"В ночи я трогаю, недоумелый..."

В ночи я трогаю, недоумелый,
Дорожной лихорадкою томим,
Почти доисторическое тело,
Которое ещё зовут моим.

Оно живёт своим особым бытом —
Смуглеет в жар и жадно ждёт весны,
И — ком земли — оно цветёт от пыток,
От чудных губ жестокой бороны.

Рассеянно перебираю ворох
Раскиданных волос, имён, обид.
Поймите эти путевые сборы,
Когда уже ничто не веселит!

В каких же слабостях ещё признаться? —
Ребячий смех и благости росы.
Но уж за трапезою домочадцев
Томится гость и смотрит на часы.

Он золотого хлеба не надрежет,
И, как бы ни сиротствовала грудь,
Он выпустит в окно чужую нежность,
Чтоб даже нежность крикнула: не будь!

В глухую ночь свои кидаю пальцы —
Какие руки вдоволь далеки,
Чтоб обрядить такого постояльца
И, руку взяв, не удержать руки?

Ищу покоя, будто зверь на склоне.
Седин уже немало намело.
В студёном воздухе легко утонет
Отпущенное некогда тепло.