"К Пушкину" - короткие, небольшие стихи русских поэтов классиков, посвященные Пушкину.
Не упразднившему - тренья:
Не поручать палачам похорон
Жертв, цензорам - погребенья
Пушкиных. В непредуказанный срок,
В предотвращение смуты.
Не увозить под (великий!) шумок
По воровскому маршруту --
Не обрекать на последний мрак,
Полную глухонемость
Тела, обкарнанного и так
Ножницами - в поэмах.
Залом царей.
- А непреклонный
Мраморный сей?
Столь величавый
В золоте барм.
- Пушкинской славы
Жалкий жандарм.
Автора - хаял,
Рукопись - стриг.
Польского края --
Зверский мясник.
Зорче вглядися!
Не забывай:
Певцоубийца
Царь Николай
Первый.
Мой брат по музе, мой Орест?
Или нельзя снестись мечтою
До тех обетованных мест,
Где я зовуся чернобривым,
Где девы, климатом счастливым
Воспитанные в простоте,
(Посмейся мне!) не уступают
Столичным дамам в красоте,
Где взоры их мне обещают
Одну веселую любовь,
Где для того лишь изменяют,
Чтобы пленить собою вновь?—
Как их винить?— Сама природа
Их баловница на полях;
Беспечных мотыльков свобода,
Разнообразие в цветах
И прелесть голубого свода,
В спокойных влитого водах,
Лежащих в шумных камышах,
И яблонь тихая прохлада,
И лунных таинство ночей,
Когда любовник в мраке сада
Ждет умирание огней,
Когда душа его томится
И ожиданьем и тоской,
И даже ветерка страшится
И свиста иволги лесной —
Всё манит здесь к изменам, к неге,
Всё здесь твердит: "Чета любви!
Любовь летит — лови, лови!"
Но в тряской, скачущей телеге,
Мой друг, приятно ли мечтать?
И только мысль: тебя обнять,
С тобой делить вино, мечтанья
И о былом воспоминанья —
Меня в ней может утешать.
В заплатах, не Шведом у ног,
Не ростом - из всякого ряду,
Не сносом - всего, чему срок,
Не лотом, не ботом, не пивом
Немецким сквозь кнастеров дым,
И даже и не Петро-дивом
Своим (Петро-делом своим!).
И большего было бы мало
(Бог дал, человек не обузь!) -
Когда б не привез Ганнибала-
Арапа на белую Русь.
Сего афричонка в науку
Взяв, всем россиянам носы
Утер и наставил, - от внука -
То негрского - свет на Руси!
Уж он бы вертлявого - в струнку
Не стал бы! - "На волю? Изволь!
Такой же ты камерный юнкер,
Как я - машкерадный король!"
Поняв, что ни пеной, ни пемзой -
Той Африки, - царь-грамотей
Решил бы: "Отныне я - цензор
Твоих африканских страстей".
И дав бы ему по загривку
Курчавому (стричь - не остричь!):
"Иди-ка, сынок, на побывку
В свою африканскую дичь!
Плыви - ни об чем не печалься!
Чай есть в паруса кому дуть!
Соскучишься - так ворочайся,
А нет - хоть и дверь позабудь!
Приказ: ледяные туманы
Покинув - за пядию пядь
Обследовать жаркие страны
И виршами нам описать".
И мимо наставленной свиты,
Отставленной - прямо на склад,
Гигант, отпустивши пииту,
Помчал - по земле или над?
Сей не по снегам смуглолицый
Российским - снегов Измаил!
Уж он бы заморскую птицу
Архивами не заморил!
Сей, не по кровям торопливый
Славянским, сей тоже - метис!
Уж ты б у него по архивам
Отечественным не закис!
Уж он бы с тобою - поладил!
За непринужденный поклон
Разжалованный - Николаем,
Пожалованный бы - Петром!
Уж он бы жандармского сыска
Не крыл бы "отечеством чувств"!
Уж он бы тебе - василиска
Взгляд! - не замораживал уст.
Уж он бы полтавских не комкал
Концов, не тупил бы пера.
За что недостойным потомком -
Подонком - опенком Петра
Был сослан в румынскую область,
Да ею б - пожалован был
Сим - так ненавидевшим робость
Мужскую, - что сына убил
Сробевшего. - "Эта мякина --
Я? - Вот и роди! и расти!"
Был негр ему истинным сыном,
Так истинным правнуком - ты
Останешься. Заговор равных.
И вот не спросясь повитух
Гигантова крестника правнук
Петров унаследовал дух.
И шаг, и светлейший из светлых
Взгляд, коим поныне светла...
Последний - посмертный - бессмертный
Подарок России - Петра.
Мощь. Светло - гляжу:
Пушкинскую руку
Жму, а не лижу.
Прадеду - товарка:
В той же мастерской!
Каждая помарка -
Как своей рукой.
Вольному - под стопки?
Мне, в котле чудес
Сeм - открытой скобки
Ведающей - вес,
Мнящейся описки -
Смысл, короче - всe.
Ибо нету сыска
Пуще, чем родство!
Пелось как - поется
И поныне - так.
Знаем, как "дается"!
Над тобой, "пустяк",
Знаем - как потелось!
От тебя, мазок,
Знаю - как хотелось
В лес - на бал - в возок..
И как - спать хотелось!
Над цветком любви -
Знаю, как скрипелось
Негрскими зубьми!
Перья на востроты -
Знаю, как чинил!
Пальцы не просохли
От его чернил!
А зато - меж талых
Свеч, картежных сеч -
Знаю - как стрясалось!
От зеркал, от плеч
Голых, от бокалов
Битых на полу -
Знаю, как бежалось
К голому столу!
В битву без злодейства:
Самого - с самим!
- Пушкиным не бейте!
Ибо бью вас - им!
Пушкинский гений?
Пушкинский мускул
На кашалотьей
Туше судьбы -
Мускул полета,
Бега,
Борьбы.
С утренней негой
Бившийся - бодро!
Ровного бега,
Долгого хода -
Мускул. Побегов
Мускул степных,
Шлюпки, что к брегу
Тщится сквозь вихрь.
Не онедужен
Русскою кровью -
О, не верблюжья
И не воловья
Жила (усердство
Из-под ремня!) -
Конского сердца
Мышца - моя!
Больше балласту -
Краше осанка!
Мускул гимнаста
И арестанта,
Что на канате
Собственных жил
Из каземата -
Соколом взмыл!
Пушкин - с монаршьих
Рук руководством
Бившийся так же
Насмерть - как бьется
(Мощь - прибывала,
Сила - росла)
С мускулом вала
Мускул весла.
Кто-то, на фуру
Несший: "Атлета
Мускулатура,
А не поэта!"
То - серафима
Сила - была:
Несокрушимый
Мускул - крыла.
Кто кроет солнца лик развернутым крылом,
Услыша под скалой ехидны свист шипящий,
Раздвинул когти врозь и оставляет гром?
Тебе ль, младой вещун, любимец Аполлона,
На лиру звучную потоком слезы лить,
Дрожать пред завистью и, под косою Крона
Склоняся, дар небес в безвестности укрыть?
Нет, Пушкин, рок певцов — бессмертье, не забвенье,
Пускай Армениус, ученьем напыщен,
В архивах роется и пишет рассужденье,
Пусть в академиях почетный будет член,
Но он глупец — и с ним умрут его творенья!
Ему ли быть твоих гонителем даров?
Брось на него ты взор, взор грозного презренья,
И в малый сонм вступи божественных певцов.
И радостно тебе за Стиксом грянут лиры,
Когда отяготишь собою ты молву!
И я, простой певец Либера и Темиры,
Пред Фебом преклоня молящую главу,
С благоговением ему возжгу куренье
И воспою: «Хвала, кто с нежною душой,
Тобою посвящен, о Феб, на песнопенье,
За гением своим прямой идет стезей!»
Что зависть перед ним, ползущая змеею,
Когда с богами он пирует в небесах?
С гремящей лирою, с любовью молодою
Он Крона быстрого и не узрит в мечтах.
Но невзначай к нему в обитель постучится
Затейливый Эрот младенческой рукой,
Хор смехов и харит в приют певца слетится,
И слава с громкою трубой.
В Академии Наук!
Звук понятый и знакомый,
Не пустой для сердца звук!
Это - звоны ледохода
На торжественной реке,
Перекличка парохода
С пароходом вдалеке.
Это - древний Сфинкс, глядящий
Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
На недвижном скакуне.
Наши страстные печали
Над таинственной Невой,
Как мы черный день встречали
Белой ночью огневой.
Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.
Пропуская дней гнетущих
Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
Сине-розовый туман.
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
Не твоих ли звуков сладость
Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
Окрыляла нас тогда?
Вот зачем такой знакомый
И родной для сердца звук -
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук.
Вот зачем, в часы заката
Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
Тихо кланяюсь ему.
Да оживет перед тобою!
Тебя приветствую, Поэт!
Одной постигнуты судьбою,
Мы оба бросили тот свет,
Где мы равно терзались оба,
Где клевета, любовь и злоба
Размучили обоих нас!
И не далек, быть может, час,
Когда при черном входе гроба
Иссякнет нашей жизни ключ;
Когда погаснет свет денницы,
Крылатый, бледный блеск зарницы,
В осеннем небе хладный луч!
Но се — в душе моей унылой
Твой чудный Пленник повторил
Всю жизнь мою волшебной силой
И скорбь немую пробудил!
Увы! как он, я был изгнанник,
Изринут из страны родной
И рано, безотрадный странник,
Вкушать был должен хлеб чужой!
Куда, преследован врагами,
Куда, обманут от друзей,
Я не носил главы своей,
И где веселыми очами
Я зрел светило ясных дней?
Вотще в пучинах тихоструйных
Я в ночь, безмолвен и уныл,
С убийцей-гондольером плыл,
Вотще на поединках бурных
Я вызывал слепой свинец:
Он мимо горестных сердец
Разит сердца одних счастливых!
Кавказский конь топтал меня,
И жив в скалах тех молчаливых
Я встал из-под копыт коня!
Воскрес на новые страданья,
Стал снова верить в упованье,
И снова дикая любовь
Огнем свирепым сладострастья
Зажгла в увядших жилах кровь
И чашу мне дала несчастья!
На рейнских пышных берегах,
В Лютеции, в столице мира,
В Гесперских радостных садах,
На смежных небесам горах,
О коих сладостная лира
Поет в златых твоих стихах,
Близ древних рубежей Персиды,
Средь томных северных степей —
Я был добычей Немезиды,
Я был игралищем страстей!
Но не ропщу на провиденье:
Пусть кроюсь ранней сединой,
Я молод пламенной душой;
Во мне не гаснет вдохновенье,
И по нему, товарищ мой,
Когда, средь бурь мятежной жизни,
В святой мы встретимся отчизне,
Пусть буду узнан я тобой.
К тебе зашел согреть я душу;
Но ты теперь, быть может, Грушу
К неистовой груди прижал
И от восторга стиснул зубы,
Иль Оленьку целуешь в губы
И кудри Хлои разметал;
Или с прелестной бледной Лилой
Сидишь и в сладостных глазах,
В ее улыбке томной, милой,
Во всех задумчивых чертах
Ее печальный рок читаешь
И бури сердца забываешь
В ее тоске, в ее слезах.
Мечтою легкой за тобою
Моя душа унесена
И, сладострастия полна,
Целует Олю, Лилу, Хлою!
А тело между тем сидит,
Сидит и мерзнет на досуге:
Там ветер за дверьми свистит,
Там пляшет снег в холодной вьюге;
Здесь не тепло; но мысль о друге,
О страстном, пламенном певце,
Меня ужели не согреет?
Ужели жар не проалеет
На голубом моем лице?
Нет! над бумагой костенеет
Стихотворящая рука...
Итак, прощайте вы, пенаты
Сей братской, но не теплой хаты,
Сего святого уголка,
Где сыну огненного Феба,
Любимцу, избраннику неба,
Не нужно дров, ни камелька;
Но где поэт обыкновенный,
Своим плащом непокровенный,
И с бедной Музой бы замерз,
Заснул бы от сей жизни тленной
И очи, в рай перенесенный,
Для вечной радости отверз!
Прохлада тихая развесистых берез!
Здесь нам знакомый луг; вот роща, вот утес,
На верх которого сыны младой свободы,
Питомцы, баловни и Феба и Природы,
Бывало, мы рвались сквозь густоту древес
И слабым ровный путь с презреньем оставляли!
О время сладкое, где я не знал печали!
Ужель навеки мир души моей исчез
И бросили меня воздушные мечтанья?
Я радость нахожу в одном воспоминанье,
Глаза полны невольных слез!
Увы, они прошли, мое весенни годы!
Но не хочу тужить: я снова, снова здесь!
Стою над озером, и зеркальные воды
Мне кажут холм, лесок, и мост, и берег весь,
И чистую лазурь безоблачных небес!
Здесь часто я сидел в полуночном мерцанье,
И надо мной луна катилася в молчанье!
Здесь мирные места, где возвышенных муз,
Небесный пламень их и радости святые,
Порыв к великому, любовь к добру впервые
Узнали мы и где наш тройственный союз,
Союз младых певцов, и чистый и священный,
Волшебным навыком, судьбою заключенный,
Был дружбой утвержден!
И будет он для нас до гроба незабвен!
Ни радость, ни страданье,
Ни нега, ни корысть, ни почестей исканье —
Ничто души моей от вас не удалит!
И в песнях сладостных и в славе состязанье
Друзей-соперников тесней соединит!
Зачем же нет вас здесь, избранники харит?—
Тебя, о Дельвиг мой, поэт, мудрец ленивый,
Беспечный и в своей беспечности счастливый?
Тебя, мой огненный, чувствительный певец
Любви и доброго Руслана,
Тебя, на чьем челе предвижу я венец
Арьоста и Парни, Петрарки и Баяна?
О други! почему не с вами я брожу?
Зачем не говорю, не спорю здесь я с вами,
Не с вами с башни сей на пышный сад гляжу?
Или, сплетясь руками,
Зачем не вместе мы внимаем шуму вод,
Биющих искрами и пеною о камень?
Не вместе смотрим здесь на солнечный восход,
На потухающий на крае неба пламень?
Мне здесь и с вами все явилось бы мечтой,
Несвязным, смутным сновиденьем,
Все, все, что встретил я, простясь с уединеньем,
Все, что мне ясность, и покой,
И тишину души младенческой отъяло
И сердце мне так больно растерзало!
При вас, товарищи, моя утихнет кровь.
И я в родной стране забуду на мгновенье
Заботы, и тоску, и скуку, и волненье,
Забуду, может быть, и самую любовь!
Щедрая Матерь, дала, верного друга - мечту,
Пламенный ум и не сердце холодной толпы! Он всесилен
В мире своем; он творец! Что ему низких рабов,
Мелких, ничтожных судей, один на другого похожих,-
Что ему их приговор? Счастлив, о милый певец,
Даже бессильною завистью Злобы - высокий любимец,
Избранник мощных Судеб! огненной мыслию он
В светлое небо летит, всевидящим взором читает
И на челе и в очах тихую тайну души!
Сам Кронид для него разгадал загадку Созданья,-
Жизнь вселенной ему Феб-Аполлон рассказал.
Пушкин! питомцу богов хариты рекли: "Наслаждайся!"-
Светлою, чистой струей дни его в мире текут.
Так, от дыханья толпы все небесное вянет, но Гений
Девствен могущей душой, в чистом мечтаньи - дитя!
Сердцем высше земли, быть в радостях ей не причастным
Он себе самому клятву священную дал!
Того, кто русской стал судьбой,
Стою я на Тверском бульваре,
Стою и говорю с собой.
Блондинистый, почти белесый,
В легендах ставший как туман,
О Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган.
Но эти милые забавы
Не затемнили образ твой,
И в бронзе выкованной славы
Трясешь ты гордой головой.
А я стою, как пред причастьем,
И говорю в ответ тебе:
Я умер бы сейчас от счастья,
Сподобленный такой судьбе.
Но, обреченный на гоненье,
Еще я долго буду петь...
Чтоб и мое степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть.
В мир душный чувств немых и дум, объятых тайной;
В честь слова на Руси, как колокола гул,
Пронесся к торжеству призыв необычайный.
И рады были мы увидеть лик певца,
В ком духа русского живут краса и сила;
Великолепная фигура мертвеца
Нас, жизнь влачащих, оживила.
Теперь узнал я всё, что там произошло.
Хоть не было меня на празднике народном,
Но сердцем был я с тем, кто честно и светло,
Кто речью смелою и разумом свободным
Поэту памятник почтил в стенах Москвы;
И пусть бы он в толпе хвалы не вызвал шумной,
Лишь был привета бы достоин этой умной,
К нему склоненной головы.
Но кончен праздник... Что ж! гость пушкинского пира
В грязь жизни нашей вновь ужель сойти готов?
Мне дело не до них, детей суровых мира,
Сказавших напрямик, что им не до стихов,
Пока есть на земле бедняк, просящий хлеба.
Так пахарь-труженик, желающий дождя,
Не станет петь, в пыли за плугом вслед идя,
Красу безоблачного неба.
Я спрашиваю вас, ценители искусств:
Откройтесь же и вы, как те, без отговорок,
Вот ты хоть, например, отборных полный чувств,
В ком тонкий вкус развит, кому так Пушкин дорог;
Ты, в ком рождают пыл возвышенной мечты
Стихи и музыка, статуя и картина,-
Но до седых волос лишь в чести гражданина
Не усмотревший красоты.
Или вот ты еще... Но вас теперь так много,
Нас поучающих прекрасному писак!
Вы совесть, родину, науку, власть и бога
Кладете под перо и пишете вы так,
Как удержал бы стыд писать порою прошлой...
Но наш читатель добр; он уж давно привык,
Чтобы язык родной, чтоб Пушкина язык
Звучал так подло и так пошло.
Вы все, в ком так любовь к отечеству сильна,
Любовь, которая всё лучшее в нем губит,-
И хочется сказать, что в наши времена
Тот - честный человек, кто родину не любит.
И ты особенно, кем дышит клевета
И чья такая ж роль в событьях светлых мира,
Как рядом с действием высоким у Шекспира
Роль злая мрачного шута...
О, докажите же, рассеяв все сомненья,
Что славный тризны день в вас вызвал честь и стыд!
И смолкнут голоса укора и презренья,
И будет старый грех отпущен и забыт...
Но если низкая еще вас гложет злоба
И миг раскаянья исчезнул без следа,-
Пусть вас народная преследует вражда,
Вражда без устали до гроба!
Желанья мстить еще бурлили,
Но прозревали: навредит!
И, образумившись, не мстили.
Летели кони, будто вихрь,
В копытном цокоте: "надейся!.."
То о красавицах своих
Мечтали пьяные гвардейцы...
Все - как обычно... Но в тиши
Прадедовского кабинета
Ломаются карандаши
У сумасшедшего корнета.
Он очумел. Он морщит лоб,
Шепча слова... А трактом Псковским
Уносят кони черный гроб
Навеки спрятать в Святогорском.
Пусть неусыпный бабкин глаз
Следит за офицером пылким,
Стихи загонят на Кавказ -
И это будет мягкой ссылкой.
А прочих жизнь манит, зовет.
Балы, шампанское, пирушки...
И наплевать, что не живет,-
Как жил вчера - на Мойке Пушкин.
И будто не был он убит.
Скакали пьяные гвардейцы,
И в частом цокоте копыт
Им также слышалось: "надейся!.."
И лишь в далеких рудниках
При этой вести, бросив дело,
Рванулись руки...
И слегка
Кандальным звоном зазвенело.
Желчь мужей, услада жен,
Пушкин - в роли монумента?
Гостя каменного? - он,
Скалозубый, нагловзорый
Пушкин - в роли Командора?
Критик - ноя, нытик - вторя:
"Где же пушкинское (взрыд)
Чувство меры?" Чувство - моря
Позабыли - о гранит
Бьющегося? Тот, солeный
Пушкин - в роли лексикона?
Две ноги свои - погреться -
Вытянувший, и на стол
Вспрыгнувший при Самодержце
Африканский самовол -
Наших прадедов умора -
Пушкин - в роли гувернера?
Черного не перекрасить
В белого - неисправим!
Недурeн российский классик,
Небо Африки - своим
Звавший, невское - проклятым!
- Пушкин - в роли русопята?
Ох, брадатые авгуры!
Задал, задал бы вам бал
Тот, кто царскую цензуру
Только с дурой рифмовал,
А "Европы Вестник" - с...
Пушкин - в роли гробокопа?
К пушкинскому юбилею
Тоже речь произнесем:
Всех румяней и смуглее
До сих пор на свете всем,
Всех живучей и живее!
Пушкин - в роли мавзолея?
То - то к пушкинским избушкам
Лепитесь, что сами - хлам!
Как из душа! Как из пушки -
Пушкиным - по соловьям
Слова, соколам полета!
- Пушкин - в роли пулемета!
Уши лопнули от вопля:
"Перед Пушкиным во фрунт!"
А куда девали пекло
Губ, куда девали - бунт
Пушкинский? уст окаянство?
Пушкин - в меру пушкиньянца!
Томики поставив в шкафчик -
Посмешаете ж его,
Беженство свое смешавши
С белым бешенством его!
Белокровье мозга, морга
Синь - с оскалом негра, горло
Кажущим...
Поскакал бы. Всадник Медный,
Он со всех копыт - назад.
Трусоват был Ваня бедный,
Ну, а он - не трусоват.
Сей, глядевший во все страны -
В роли собственной Татьяны?
Что вы делаете, карлы,
Этот - голубей олив -
Самый вольный, самый крайний
Лоб - навеки заклеймив
Низостию двуединой
Золота и середины?
"Пушкин - тога, Пушкин - схима,
Пушкин-мера, Пушкин - грань..."
Пушкин, Пушкин, Пушкин - имя
Благородное - как брань
Площадную - попугаи.
- Пушкин? Очень испугали!