Без категории

Ты, соха ли, наша матушка,
Горькой бедности помощница,
Неизменная кормилица,
Вековечная работница!
По твоей ли, соха, милости
С хлебом гумны пораздвинуты,
Сыты злые, сыты добрые,
По полям ковры раскинуты?
Про тебя и вспомнить некому…

Спасибо за утро такое,
За чудные эти часы
Лесного — не сна, а покоя,
Безмолвной морозной красы,

Когда над изгибом тропинки
С разлатых недвижных ветвей
Снежинки, одной порошинки,
Стряхнуть опасается ель.

Спаситель, вижу Твой чертог,
Он блещет славою Твоею,
Но я одежды не имею,
Чтобы войти в него я мог.

О, просвети души моей
Даятель света, одеянья,
И в царстве славы и сиянья
Спаси от горя и скорбей.

И призраки ушли,
И духи отлетели!..
Один глухой, немой
Мрак у его постели!

Спасёт ли этот мрак
Его от заблуждений,
От призрачных надежд,
От горьких сожалений?

Живи как отшельник,
Гуляй или плачь —
Найдёт тебя сплетня,
Придёт твой палач!
Двери не отворит —
Под дверь подползёт,
Ограда мешает —
Сквозь камень пройдёт.
В чём грешен, не грешен —
В набат прогудит,
Навек обесчестит,

Спокойный взор, подобный взору лани,
И всё, что в нём так нежно я любил,
Я до сих пор в печали не забыл,
Но образ твой теперь уже в тумане.

Как-то раз перед толпою
Соплеменных гор
У Казбека с Шат-горою
Был великий спор.
«Берегись! – сказал Казбеку
Седовласый Шат, –
Покорился человеку
Ты недаром, брат!
Он настроит дымных келий
По уступам гор;
В глубине твоих ущелий

— Счастливы мы, фессалийцы! Чёрное, с розовой пеной,
Пахнет нагретой землёй наше густое вино.
Хлеб от вина лиловеет. Кусок овечьего сыру,
Влажно-солёный, крутой, горную свежесть хранит.

Многие товарищи повесили нос.
— Бросьте, товарищи!
Очень не умно-с.
На арену!
С купцами сражаться иди!
Надо счётами бить учиться.
Пусть «всерьез и надолго»,
но там,
впереди,
может новый Октябрь случиться.

Спустилась ночь. Погасли краски.
Сияет мысль. В душе светло.
С какою силой ожило
Всё обаянье детской ласки,
Поблёкший мир далёких дней,
Когда в зелёной мгле аллей
Блуждали сны, толпились сказки,
И время тихо, тихо шло,

Там, где на каменные мысы
Буруны хлещут, а в горах
Сады, плющи и — кипарисы
У светлых лестниц на часах,

Там, где когда-то равнодушный
К весне моих тридцатых лет,
Я не сносил ни лжи бездушной,
Ни деспотизма, ни клевет, —

Жизни бурной средь теченья
Много встретил я в пути,
Встретил радость — и мгновенья
Не успел я с ней пройти;
Оглянулся: прочь от взора!
Не оставив и следа;
Призрак милый! так ли скоро?
И уж слышу: навсегда!