Яков Петрович Полонский

Встала над морем с казарменной скукою
‎Крепость, угрюмее моря сурового…
В милом лице я искал пред разлукою,
‎Нет ли для сердца чего-нибудь нового.

‎Что за беда, что старости уроки,
Предосторожности, угрозы и намеки
Ложатся на тебя, чтоб остудить мечты
‎Твоей головки прихотливой…
Что за беда! — ведь и весной бурливой
Ложится поздний снег на ранние цветы.
Но погоди, пройдёт ненастная неделя,

I.
Когда из пелен порывалась она,
‎Молилась и жарко мечтала,
Растленная жизнь, зла и грязи полна,
‎Ей раны свои обнажала.

И в лучшие дни, как цвела красота,
‎Мечты её вяли и вяли;
Ни ласковых слов не шептали уста,
‎Ни детских молитв не шептали.

Что, если на любовь последнюю твою
Она любовью первою ответит
И, как дитя, произнесёт: «люблю», —
И сумеркам души твоей посветит?
Её беспечности, смотри, не отрави
Неугомонным подозреньем;
К её ребяческой любви
Не подходи ревнивым привиденьем.

Чтобы песня моя разлилась как поток,
‎Ясной зорьки она дожидается:
Пусть не тёмная ночь, пусть горящий восток
‎Отражается в ней, отливается…
Пусть чиликают вольные птицы вокруг,
‎Сонный лес пусть проснётся, — нарядится,

Помню, где-то в ночь с проливным дождём
Я бродил и дрог под чужим окном;
За чужим окном было так светло,
Так манил огонь, что я — стук в стекло…
Боже мой! какой поднялся содом!
Как встревожил я благородный дом!
«Кто стучит! — кричат, — убирайся, вор!