Дмитрий Сергеевич Мережковский

Но, на прогулку с нянею спеша,
В знакомой лавке у Цепного моста
Я покупал себе на два гроша
Коврижки белой, твёрдой, как берёста,
И, утреннею свежестью дыша,
Опять на мир смотрел легко и просто;
И для меня был счастия венец

Отец сердился, вредным баловством
Считал любовь; бывало, ты украдкой
Меня спешила осенить крестом,
Склонясь в лампадном свете над кроваткой,
И засыпал я безмятежным сном
При шёпоте твоей молитвы сладкой,
Но чувствовал сквозь поцелуй любви

Однажды денег взяв Бог весть откуда,
Она тайком осмелилась купить
Игрушку мне, чудесного верблюда;
Отец увидел, стал её бранить.
Внутри была бисквитов сладких груда:
И жадности не мог я победить, —
За мать страдая, молча, — как убитый, —

Когда на службе был отец с утра,
Мать в кабинет за стол меня пускала.
Я помню дел казённых нумера,
Сургуч, портрет старинный генерала,
Из хризолита ручку для пера,
Из камня цвета млечного опала
Коробочку для марок, нож, бювар,

Предметы жадных, робких наслаждений!..
Но как-то раз я рукавом свалил
Чернильницу с головкою оленьей:
Ни жив ни мёртв, смотрю, как потопил
(Что мне казалось верхом преступлений)
Зелёное сукно поток чернил.
Вдруг — голоса, шаги отца в передней;

Я убежал, чтоб грозного лица
Не увидать; и начались упрёки,
Неумолимый гневный крик отца,
На трату денег вечные намёки,
И оправданья мамы без конца.
Я понимал, что грубы и жестоки
Его слова, и слышал я мольбы,
Усилия беспомощной борьбы…

И с нею вместе я жалел себя:
Под одеялом спрятавшись в кроватке,
Молился я, родная, за тебя,
Твой поцелуй в бреду и лихорадке,
Твоё дыханье чувствовал, любя:
Так жгучие те слёзы были сладки,
Что, всё прощая, думал об отце

Он не чины, не ордена, не ленты
Наградою трудов своих считал:
В невидимо растущие проценты,
В незыблемый и вечный капитал,
В святыню денежных бумаг и ренты,
Как в добродетель, веру он питал,
Хотя и не был скуп, но слишком долго

Чиновник с детства до седых волос,
Житейский ум, суровый и негибкий,
Не думая о счастье, молча нёс
Он бремя скучной жизни без улыбки,
Без малодушья, ропота и слёз,
Не ведая ни страсти, ни ошибки.
И добродетельная жизнь была —

Не мог расторгнуть наших вольных уз
Дух строгости, порядок жизни чинный,
И тайно креп наш дружеский союз:
Ловил я звук шагов её в гостиной;
Бывало, рода женского на us
Она со мной твердила список длинный,
И находил поэзию при ней