Два жребия

Если ты мадонна — и толпа, и гений
‎Пред тобой склоняются челом;
‎Как жена и мать — двух поколений
‎Служишь ты охраной и звеном…
‎Радуйся, зиждительница рода!
‎Дом твой — ветвь растущего народа;
‎В той стране, где разорён твой дом,
‎Города растлятся, как Содом.
‎Собственным достоинством хранима,
‎Ты идёшь, молвой не уязвима, —
‎Радуйся, блаженная жена!
‎Твой очаг семейный согревает
‎Свежих чувств и мыслей семена,
‎Вечно-новой жизни закипает
‎Вкруг тебя шумящая волна.
Всё, что ты любовью и терпеньем
‎Воспитала, от тебя уйдет,—
‎Но уйдет с твоим благословеньем,
‎С памятью святых твоих забот.

Если ты вакханка,— родилась вакханкой,—
‎Много раз падёт перед тобой
‎Гений, не владеющий собой.
‎Только будь ты лучше куртизанкой,
‎Чем притворно-честною женой…
‎Не обманет холод этой маски —
‎Эта целомудренная ложь…
‎Колобродит ум твой… Ну, так что ж!
‎Ум ли нужен для минутной ласки,
‎Ум ли нужен для весёлой пляски,
‎Там, где страстной музыки волна
‎В шёпоте и топоте слышна.
‎Для семьи заветные, святые
‎Цепи долга, для тебя гнилые
‎Нити, — рвут их прихоти твои.
‎Не входи ж напрасно в мир семьи,
‎У тебя иное назначенье:
‎Всё, что в жизни льется через край,
‎Всё, что слепо ищет наслажденья,
‎Расточай, язви иль утоляй!
‎Много богачей ты пустозвонных
‎Довела почти до нищеты,
‎Много сил, для света незаконных,
‎Безысходных и неугомонных,
‎До поры угомонила ты,
‎Освежая пыл свой их избытком,
‎Словно охмеляющим напитком.
‎Радуйся! Сам олимпийский бог
‎На тебя дождём червонцев льётся
‎И над человечеством смеётся,
‎Млея у твоих прелестных ног.

Если ты в душе мадонна и, к несчастью,
‎Рано пала,— в те лета, когда
‎Молодость играет первой страстью,
‎Или явно в жертву сладострастью
‎Злая продала тебя нужда, —
‎Голод, холод, роковая крайность…
‎Знай! твое падение — случайность,
‎Розовый рассеется туман,
‎Наглый обнаружится обман —
‎И тогда, спаси тебя, о Боже!
‎На пирах веселой молодёжи
‎Будешь ты унылая сидеть,
‎На своем полу-продажном ложе
‎Иногда молиться и скорбеть;
‎Всей душой, глубоко уязвлённой,
‎Проклянешь позор позолочённый,
‎Ночь соблазнов и сонливый день,
‎И свою разряженную лень,
‎И свою тоскливую беспечность,
‎И людских страстей недолговечность.

Если с детства ты вакханка, и, к несчастью,
‎Рано разгадал тебя отец
‎И идти принудил под венец,
‎Пользуясь родительскою властью;
‎Иль сама, сжигаемая страстью,
‎Отдалась ты мужу своему,
‎Чтоб начать служенье сладострастью
‎По узаконенному найму, —
‎Знай: союз твой — роковая крайность
‎Или безотчетная случайность, —
‎Будешь ты скучать у очага,
‎Видеть в детях Божье наказанье,
‎В лучшем муже — вечного врага,
‎Будешь усыплять его вниманье,
‎Прятать от него свои мечты…
‎Наконец, вполне постигнешь ты,
‎Что тебя сковал один обычай,
‎Что с огнём жаровню под цветы
‎Трудно спрятать ради всех приличий,
‎И, смеясь над мужем и стыдом,
‎Проклянёшь ты свой семейный дом…

‎Людям роли розданы природой,
‎С ней борьба — не всем доступный труд:
‎Всё, что будет для тебя свободой,
‎То другие рабством назовут;
‎То, что будет для тебя цепями,
‎Для других — гирлянда из цветов;
‎Людям роли розданы богами,—
‎Каждый узнавай своих богов.
‎Но судьба перемешала роли,
‎Навязав нам маску поневоле.
‎Не спасает ветхий наш закон
‎Сладострастью проданных мадонн;
‎Под личиною мадонны скромной
‎Не узнать нам жрицы вероломной.
‎Чуть сквозит сквозь радужный туман
‎Душу возмущающий обман:
‎Та, которая разврат свой прячет,
‎Гордо смотрит на погибших дев,
‎И бессилен вопиющий гнев
‎Той, которая тихонько плачет.