Поездка на хутор

(Отрывок из поэмы «Городской голова»)

(Отрывок из поэмы «Городской голова»)

Уж кони у крыльца стояли.
От нетерпенья коренной
Сухую землю рыл ногой;
Порой бубенчики звучали,
Семён сидел на облучке,
В рубашке красной, кнут в руке;
На упряжь гордо любовался,
Глядел, глядел — и засмеялся,
Вслух коренного похвалил
И шляпу набок заломил.
Ворота настежь отворили,
Семён присвистнул, — туча пыли
Вслед за конями понеслась,
Не догнала — и улеглась.

По всей степи — ковыль, по краям — всё туман.
Далеко, далеко от кургана курган;
Облака в синеве белым стадом плывут.
Журавли в облаках перекличку ведут.
Не видать ни души. Тонет в золоте день,
Пробежать по траве ветру сонному лень.
А цветы-то, цветы! как живые стоят,
Улыбаются, глазки на солнце глядят,
Словно речи ведут, как их жизнь коротка,
Коротка, да без слёз, от забот далека.
Вот и речка… Не верь! то под жгучим лучом
Отливается тонкий ковыль серебром.
Высоко-высоко в небе точка дрожит
Колокольчик весёлый над степью звенит,
В ковыле гудовень — и поют, и жужжат,
Раздаются свистки, молоточки стучат;
Средь дорожки глухой пыль столбом поднялась,
Закружилась, в широкую степь понеслась…
На все стороны путь: ни лесочка, ни гор!
Необъятная гладь! неоглядный простор!

Мчится тройка, из упряжи рвётся,
Не смолкает бубенчиков звон,
Облачко за телегою вьётся,
Ходит кругом земля с двух сторон,
Путь-дорожка назад убегает,
А курганы заходят вперёд;
Луч горячий на бляхах играет,
То подкова, то шина блеснёт;
Кучер к месту как будто прикован,
Руки вытянул, вожжи в руках;
Синей степью седок очарован —
Любо сердцу, душа вся в очах!

«Не погоняй, Семён! устали!» —
Хозяин весело сказал,
Но кони с версту пробежали,
Пока их кучер удержал.
Лениво катится телега,
Хрустит под шинами песок;
Вздохнёт и стихнет ветерок;
Над головою блеск и нега.
Воздушный продолжая бег,
Сверкают облака, как снег.
Жара. Вот овод закружился,
Гудит, на коренную сел;
Спросонок кучер изловчился,
Хвать кнутовищем — улетел!
Ну, погоди! — Перед глазами
Мелькают пёстрые цветы.
Ум занят прежними годами
Иль праздно погружён в мечты.
Евграф вздохнул. Воображенье
На память детство привело:
В просторной комнате светло;
Складов томительное чтенье
Тоску наводит на него.
За дверью шум: отец его
Торгует что-то… Слышны споры,
О дёгте, лыках разговоры
И серебра и рюмок звон…
А сад сияньем затоплён;
Там зелень, листьев трепетанье.
Там лепет, пенье и жужжанье —
И голоса ему звучат:
Иди же в сад! иди же в сад! —
Вот он в гимназию отправлен,
Подрос — и умный ученик;
Но как-то нелюдим и дик,
Кружком товарищей оставлен.
День серый. В классе тишина.
Вопрос учитель предлагает;
Евграф удачно отвечает,
Восторга грудь его полна.
Наставник строго замечает:
«Мещанский выговор у вас!»
И весело хохочет класс;
Евграф бледнеет. — Вот он дома;
Ему торговля уж знакома.
Но, Боже! эти торгаши!..
Но это смрадное болото,
Где их умом, душой, работой
До гроба двигают гроши!
Где всё бессмысленно и грязно,
Где всё коснеет и гниёт…
Там ужас сердце обдаёт!
Там веет смертью безобразной!..
Но вот знакомый изволок.
Уж виден хутор одинокой,
Затерянный в степи широкой,
Как в синем море островок.
Гумно заставлено скирдами.
Перед избою на шесте
Бадья заснула в высоте;
Полусклонёнными столбами
Подпёрта рига. Там — вдали —
Волы у стога прилегли.
Вокруг безлюдье. Жизни полны,
Без отдыха и без следа,
Бегут, бегут, Бог весть куда,
Цветов, и трав, и света волны…
Семён к крылечку подкатил
И тройку ловко осадил.
Собака с лаем подбежала,
Но дорогих гостей узнала,
Хвостом махая, отошла
И на завалинке легла.
Евграф приказчика Федота
Застал врасплох. За творогом
Сидел он с заспанным лицом.
Его печаль, его забота,
Жена смазливая в углу
Цыплят кормила на полу,
Лентяем мужа называла,
Но вдруг Евграфа увидала,
Смутясь, вскочила второпях
С густым румянцем на щеках.
Приказчик бормотал невнятно:
«Здоровы ль? Оченно приятно!» —
Кафтан поспешно надевал
И в рукава не попадал.
«Эй, Марья! Ты бы хоть покуда…
Слепа! творог-то прибери!
Да пыль-то с лавки, пыль сотри…
Эх, баба!.. Кыш, пошли отсюда!..
А я, того-с… велел пахать…
Вот гречу будем засевать».
Евграф сказал: «Давно бы время!» —
В амбар приказчика повёл
И гречу указал на семя;
Все закрома с ним обошёл;
В овёс, и в просо, и в пшеницу
Глубоко руку погружал, —
Всё было сухо. Приказал
Сменить худую половицу
И, выходя, на хлев взглянул,
Федота строго упрекнул:
«Эх, брат! навозу по колени…
За чем ты смотришь?»
— «Всё дела!
Запущен, знамо, не от лени…
Кобыла, жаль, занемогла!» —
«Какая шерстью?»
— «Вороная».
Евграф конюшню отворил,
Приказчик лошадь выводил.
С боками впалыми, больная,
Тащилась, чуть переступая.
«Хорош присмотр! Опоена!»
«Ему, знать, черти рассказали», —
Приказчик думал. «Нет-с, едва ли!
Мы смотрим. Оттого больна —
Не любит домовой. Бывает,
На ней всю ночь он разъезжает
По стойлу; поутру придёшь —
Так у бедняжки пот и дрожь».
Евграф вспылил: «Ведь вот мученье!
Найдёт хоть сказку в извиненье!»
Но, проходя межами в поле,
Казалось, он вздохнул на воле,
Свою досаду позабыл
И всходы зелени хвалил.
Приказчик разводил руками:
«Распашка много-с помогла…
Вот точно пух земля была, —
Так размягчили боронами!»
— «Где овцы? Я их не видал».
— «Вон там… где куст-то на кургане».
Но взор Евграфа замечал
Лишь пятна серые в тумане;
Что ж! ночью можно отдохнуть —
И он к гурту направил путь.
Заснула степь, прохладой дышит,
В огне зари полнеба пышет,
Полнеба в сумраке висит;
По тучам молния блестит;
Проворно крыльями махая,
С тревожным криком в вышине
Степных гостей несётся стая.
Маячит всадник в стороне,
Помчался конь, — хвостом и гривой
Играет ветер шаловливый,
При зорьке пыль из-под копыт
Румяным облачком летит.
Неслышным шагом ночь подходит,
Не мнёт травы, — и вот она,
Легка, недвижна и темна,
Молчаньем чутким страх наводит…
Вот снова блеск — и грянул гром,
И степь откликнулась кругом.
Евграф к избушке торопился,
Приказчик следом поспешал;
Барбос их издали узнал,
Навстречу весело пустился,
Но вдруг на ветер поднял нос,
Вдали послышав скрип колёс, —
И в степь шарахнулся.
За ними,
Румян и потом окроплён,
Меж тем посиживал Семён.
Его весёлыми речами
Была приказчика жена
Чуть не до слёз рассмешена.
«Эх, Марья Львовна! Ты на волю
Сама недавно отошла;
Ты, значит, в милости была
У барина: и чаю вволю
Пила, и всё… А я, как пёс,
Я, как щенок, средь дворни рос;
Ел что попало. С тумаками
Всей барской челяди знаком.
Отец мой, знаешь, был псарём,
Да умер. Барин жил на славу:
Давал пиры, держал собак;
Чужой ли, свой ли, — чуть не так,
Своей рукой чинил расправу.
Жил я, не думал, не гадал,
Да в музыканты и попал.
Ну, воля барская, известно…
Уж и пришло тогда мне тесно!
Одели, выдали фагот, —
Играй! Бывало, пот пробьёт,
Что силы дую, — всё нескладно!
Растянут, выдерут изрядно, —
Опять играй! Да целый год
Таким порядком дул в фагот!
И вдруг в отставку: не годился!
Я рад, молебен отслужил,
Да, видно, много согрешил:
У нас ахтёр вина опился —
Меня в ахтёры… Стало, рок!
Пошла мне грамота не впрок!
Бывало, что: рога приставят,
Твердить на память речь заставят,
Ошибся — в зубы! В гроб бы лёг, —
Евграф Антипыч мне помог.
Я, значит, знал его довольно,
Ну, вижу — добр; давай просить:
«Нельзя ль на волю откупить?»
Ведь откупил! А было больно!»
И пятернёй Семён хватил
Об стол. «Эхма! собакой жил!»
Евграф за ужин не садился;
И не хотел, и утомился,
И свечку сальную зажёг,
На лавку в горенке прилёг.
Раз десять Марья появлялась,
Скользил платок с открытых плеч,
Лукавы были взгляд и речь,
Тревожно грудь приподнималась…
Евграф лежал к стене лицом
И думал вовсе о другом.
Носилась мысль его без цели;
Едва глаза он закрывал,
В степи ковыль припоминал,
Над степью облака летели;
То снова вздор о домовом
В ушах, казалось, раздавался,
Приказчик глупо улыбался…
«Гм… Знахарь нужен-с… Мы найдём…»
Взялся читать, — в глазах пестрело,
Вниманье скоро холодело,
Но, постепенно увлечён,
Забыл он всё, забыл и сон.
Уж петухи давно пропели.
Над свечкой вьётся мотылёк;
Круг света пал на потолок,
И тишь, и сумрак вкруг постели;
По стёклам красной полосой
Мелькает молния порой,
И ветер ставнем ударяет…
Евграф страницу пробегает,
Его душа потрясена,
И что за песнь ему слышна!

«Вы пойте мне иву, зелёную иву…»
Стоит Дездемона, снимает убор,
Чело наклонила, потупила взор;
«Вы пойте мне иву, зелёную иву…»
Бледна и прекрасна, в тоске замирает,
Печальная песня из уст вылетает:
«Вы пойте мне иву, зелёную иву!
Зелёная ива мне будет венком…»
И падают слёзы с последним стихом.

Уходит ночь, рассвет блеснул,
И наконец Евграф уснул.

Май 1859
Оценка: 
No votes yet
CopyPaster

Читайте также