Булевар

С минуту лишь с бульвара прибежав,
Я взял перо — и, право, очень рад,
Что плод над ним моих привычных прав
Узнает вновь бульварный маскерад;
Сатиров я, для помощи призвав,
Подговорю — и всё пойдёт на лад.
Ругай людей, но лишь ругай остро;
Не то… ко всем чертям твоё перо!..

Приди же из подземного огня,
Чертёнок мой, взъерошенный остряк,
И попугаем сядь вблизи меня.
«Дурак» скажу — и ты кричи «дурак».
Не устоит бульварная семья —
Хоть морщи лоб, хотя сожми кулак,
Невинная красотка в сорок лет —
Пятнадцати тебе всё нет как нет!

И ты, мой старец с рыжим париком,
Ты, депутат столетий и могил,
Дрожащий весь и схожий с жеребцом,
Как кровь ему из всех пускают жил, —
Ты здесь бредёшь и смотришь сентябрём,
Хоть там княжна лепечет: «Как он мил!»
А для того и силится хвалить,
Чтоб свой порок в Ч*** извинить!..

Подалее на креслах там другой;
Едва сидит согбенный сын земли.
Он как знаток глядит в лорнет двойной,
Власы его в серебряной пыли.
Он одарён восточною душой,
Коль душу в нём в сто лет найти могли.
Но я клянусь (пусть кончив — буду прах),
Она тонка, когда в его ногах.

И что ж? — он прав, он прав, друзья мои.
Глупец, кто жил, чтоб на диете быть;
Умён, кто отдал дни свои любви;
И этот муж копил — чтобы любить.
Замен души он находил в крови.
Но тот блажен, кто может говорить,
Что он вкушал до капли мёд земной,
Что он любил и телом и душой!..

И я любил! — опять к своим страстям!
Брось, брось свои безумные мечты!
Пора склонить внимание на дам,
На этих кандидатов красоты,
На их наряд, — как описать всё вам?
В наряде их нет милой простоты:
Всё так высоко, так взгромождено,
Как бурею на них нанесено.

Приметна спесь в их пошлой болтовне,
Уста всегда сказать готовы: нет.
И холодны они, как при луне
Нам кажется прабабушки портрет.
Когда гляжу, то, право, жалко мне,
Что вкус такой имеет модный свет.
Ведь думают тенетом лент, кисей,
Как зайчиков, поймать моих друзей.

Сидел я раз случайно под окном,
И вдруг головка вышла из окна,
Незавита и в чепчике простом —
Но как божественна была она.
Уста и взор — стыжусь! — в уме моём
Головка та ничем не изгнана́,
Как некий сон младенческих ночей
Или как песня матери моей.

И сколько лет уже прошло с тех пор!..
О, верьте мне, красавицы Москвы,
Блистательный ваш головной убор
Вскружить не в силах нашей головы.
Все платья, шляпы, букли ваши — вздор.
Такой же вздор, какой твердите вы,
Когда идёте здесь толпой комет,
А маменьки бегут за вами вслед.

Но для чего кометами я вас
Назвал, глупец тупейший то поймёт
И сам Башуцкой объяснит тотчас.
Комета за собою хвост влечёт,
И это всеми признано у нас,
Хотя — что́ в нём, никто не разберёт;
За вами ж хвост оставленных мужьёв,
Вздыхателей и бедных женихов!

О женихи! о бедный Мосолов;
Как не вздохнуть, когда тебя найду,
Педантика, из рода петушков,
Средь юных дев как будто бы в чаду.
Хотя и держишься размеру слов,
Но ты согласен, на свою беду,
Что лучше всё не думав говорить,
Чем глупо думать и глупей судить.

Он чванится, что точно русский он,
Но если бы таков был весь народ,
То я бы из Руси пустился вон.
И то сказать, чудесный патриот:
Лишь своему язы́ку обучён,
Он этим край родной не выдает,
А то б узнали всей земли концы,
Что есть у нас подобные глупцы.