Памяти Герцеля

Он не угас, как древле Моисей,
на берегу земли обетованной:
он не довел до родины желанной
её вдали тоскующих детей:
он сжег себя и отдал жизнь святыне
и «не забыл тебя, Иерусалим». —
но не дошёл и пал ещё в пустыне,
и в лучший день родимой Палестине
мы только прах трибуна предадим.

И понял я загадку странных слов,
поведанных в Агаде Бен-Барханой, —
что погребён пустынею песчаной
не только род трусливых беглецов,
ничтожный род, рабы, в чей дух и спины
вожгла клеймо египетская плеть, —
но, кроме них, среди немой равнины
в сухом песке зарыты исполины,
их сердце — сталь, и тело их — как медь.

Да, понял я сказанье мудреца:
весь мир костями нашими усеяв,
не сорок лет, а сорок юбилеев
блуждаем мы в пустыне без конца:
и не раба, вскормленного бичами,
зарыли мы в сухой чужой земле:
то был титан с гранитными плечами,
то был орёл с орлиными очами,
с орлиною печалью на челе.

И был он горл и мощен и высок,
и зов его гремел, как звон металла,
и прогремел: во что бы то ни стало! —
И нас повёл вперёд и на восток,
и дивно пел о жизни, полной света,
в ином краю, свободном и своём,
и днём конца был день его расцвета.
и грянул гром. и песня не допета —
но за него мы песню допоём!

Пусть мы сгниём под муками ярма
и вихрь умчит клочки священной Торы:
пусть сыновья уйдут в ночные воры
и дочери в позорные дома,
и в мерзости наставниками людям
да станем мы в тот чёрный день и час,
когда тебя и песнь твою забудем
и посрамим погибшего за нас.

Твой голос был, как манна с облаков,
и без него томит нас скорбь и голод:
из рук твоих упал могучий молот,
но грянем мы в сто тысяч молотков,
и стихнет скорбь от их живого гула,
и голод наш умрёт среди разгула
и пиршества работы напролом.
Мы прогрызём утёсы на дороге,
мы проползём, где нам изменят ноги,
но, chaj ha Schem! — мы песню допоём.

Так в оны дни отец наш Израил
свой стан привёл к родимому порогу,
и преградил сам Бог ему дорогу
и бился с ним, но Иаков победил.
Грозою нас, как листья, разметало,
но мы твои потомки, богобор, —
мы победим во что бы то ни стало.
Пусть Божий меч на страже перевала,
но мы пройдём ему наперекор.

Спи, наш орёл, наш царственный трибун.
Настанет день — услышишь гул похода,
и скрип телег, и гром шагов народа,
и шум знамён, и звон весёлых струн.
И в этот день от Дана до Бер-Шевы
благословит спасителя народ,
и запоют свободные напевы,
и поведут в Сионе наши девы
перед твоей гробницей хоровод.