Мои друзья

Госпиталь.
Всё в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Запеленaв нас туго в одеяла
И подтрунив над тем, как мы малы,
Нагнувшись, воду по полу гоняла
Сестра.

А мы глядели на полы.
И нам в глаза влетала синева,
Вода, полы…
Кружилась голова.
Слова кружились: «Друг, какое нынче?
Суббота?
Вот, не вижу двадцать дней…»
Пол голубой в воде, а воздух дымчат.
«Послушай, друг…» -
И всё о ней, о ней…

Несли обед.
Их с ложек всёх кормили.
А я уже сидел спиной к стене,
И капли щей на одеяле стыли.
Завидует танкист ослепший мне
И говорит
Про то, как двадцать дней
Не видит.
И – о ней, о ней, о ней…

- А вот сестра, ты письма пpодиктуй ей!
- Она не сможет, друг, тут сложность есть.
- Какая сложность? Ты о ней не думай…
- Вот ты бы взялся!
- Я?
-Ведь руки есть?!
- Я не смoгу!
- Ты сможeшь!
- Слов не знаю!
- Я дам слова!
- Я не любил…
- Люби!
Я научу тебя, припоминая… -
Я взял перо. А он сказал: – «Родная!» -
Я записал. Он: – «Думай, что убит…»
- «Живу», – я написал.
Он: – «Ждать не надо…» –
А я, у правды всей на поводу,
Водил пером: «Дождись, моя награда…»
Он: «Не вернусь…»
А я: «Приду! Приду!»

Шли письма от неё. Он пел и плакал,
Письмо держал у просветлённых глаз.
Теперь меня просила вся палата:
- Пиши! – Их мог обидеть мой отказ.
- Пиши! – Но ты же сам сумеешь, левой!
- Пиши! – Но ты же видишь сам?! – Пиши!..

Всё в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Где это всё? Ни звука. Ни души.
Друзья, где вы?..
Светает у причала.
Вот мой сосед дежурит у руля.
Вcё в памяти переберу сначала.
Друзей моих ведёт ко мне земля.
Один мотор заводит на заставе,
Другой с утра пускает жернова.
А я?
А я молчать уже не вправе.
Порученные мне горят слова.
- Пиши! – диктуют мне они. Сквозная
летит строка. – Пиши о нас! Труби!..
- Я не смогу! – Ты сможешь! – Слов не знаю…
- Я дам слова!
Ты только жизнь люби!