Предчувственный отзыв века

Сын мой! сын праха! сын юдоли!
Ты видишь, видишь, что и в самом
Смятении вещей теперь,
В порыве самом естества,
Ум человеческий не дремлет,
Мятётся, реет, мчится вдаль,
Одолевает век — меня —
И ищет новых царств себе
По ту страну времён парящих,
Где ждёт его венец бессмертный.

Нетерпеливый, бодрый ум,
Ум самовластный, ум державный,
Перестаёт отныне строить
В отвагу мысленные замки;
Собрав сил меры седьмеричны,
Стремится чрез предел обычный.
Се начинает человек
В небесной высоте дышать!
Он с зноем мразы проницает,
Он в тверди климаты пронзает,
К колёсам солнечным дерзает.
Под ним Земля — как муравейник.

Ревнуя умственному взору,
Что видит он миры незримы,
Взор бренный странствует отважно
По отдалённым высотам,
Существенны миры находит
В эфирных чуждых областях.

Там он встречает над главой
Вселенны новы величайши;
А здесь — вселенные малейши
В безвестном мраке под стопой.

Тут он летает в мелком мире;
А здесь — в пучину не вступая,
Пронзает страшну даль пучины;
Без стоп в юдоли вод нисходит
И близит блещущи потери.

Там слабо око, ополчаясь,
Сражается со глубиною
И пользою венчает подвиг;
А здесь стопа отважна ходит
По бурной зыби, как по суше,
Без крыл, без лодии, без чуда.

Там дух в уединеньи реет,
А здесь пред светом крылатеет.
Ужасны подвиги его!
Се ветха область издыхает!
Растут из праха царства новы;
Падёт личина Магомета;
И что ж? — в Пророке Аравийском
Пред светом обнажился — льстец;
Теперь ступя с бурливым блеском
На лжесвященну персть его,
Иной стоит — и сталью машет.

Меж тем как тамо силой чуждой
Возобновляется Мемфис
И манит в тьму своих развалин
Рыть некий драгоценный тлен,
Сокровище умов ветшало,
Иль извлекаются насильно
Из седьмеричной ветхой ночи
Ужасны духи древних римлян,
Здесь венценосный гений россов
Благий дух предков вызывает
И скипетром златым счастливит
Очарованну полпланету.

Вот, сын мой, сколь велико рвенье
Недремлющего ныне духа,
Сего бессмертна чада света
И небожителя во бреньи!
Ты хочешь знать, к чему ещё
Сей полуангел, дух во прахе,
В ристалище своём блестящем
При мне поступит ныне дале
Или какие впредь надежды
В прозримой дальности блеснут?

Ты зришь, что он стремится вечно
От совершенства к совершенству,
От одного довода реет
К другим бессмертия доводам,
Как светозарная черта
Неусыпляемой зарницы
В торжественных явленьях нощи
Летит, туда же протяженна,
Отколе низлетает быстро;
Ты зришь, что мыслящее существо
Бежит со мною совокупно,
Бежит далече — неусыпно,
Меня он выпередить тщится;
И правда — времени смеётся,
Хоть плоть ему и уступает.

Вот что вещает небо мне!
Тогда как миролюбный плуг
В браздах по тридцати веснах
Отсвечивать при солнце будет,
Блудящий пламенный мир некий,
Как странник тверди огневласый,
Сойдёт в сию долину неба
И сблизится тогда с землёй.
Что, сын мой? — Ты бледнеешь — тщетно;
Не лучше ль ободряться чувством
И той гадательною мыслью,
Что сей небесный посетитель
Провозвестит земле средь молний
Премудрости и славы полдни?
Или какой Кумеин век
Восставит на холмах вселенной?
Не будет ли едино стадо
Под пастырем единым в мире?
Иль будет снова в Византии
Из-под срацинских рук Рим новый
Или на западе Рим древний?
Не новые ли Сципионы
И вседержители ужасны
По средиземным глубинам
Помчатся с громом в кораблях?
Иль паки грозны Ганнибалы
Из глубины гробов возникнут
И ступят на утёсы Альпов?
Или с Платонами Афины,
С Периклами, с ареопагом
Прейдут в Сармацию на диво?

Гордяся крыльями моими,
Мудрец не может ли достигнуть
До врат последних естества?
Иль оного исходит, первых.
И наконец — дерзнёт в пучину?
Оттоль с отвагой пронесясь
Среди огнистой колесницы,
Коснётся, может быть, — престола,
Где предстоит, поникши долу
И персты робкие сложа,
Всех мать, природа многогруда,
Вдали безмолвная судьба,
Пространство, долгота, движенье,
Иль вес, иль мера и число,
Порядок, сила, красота
И наконец — духов различных жребий;
Тогда, — так, — и тогда постигнет
Непостижимого! — но ах!
Предместник мой — минувший век —
Его свидетель покушений;
Мудрец едва не приближался
К пределам тайным естества;
И вдруг, увы! — как человек,
Нашел себя в ужасной бездне
И в ту ж минуту меж великих
Двух бесконечностей безмерных.

Дух должен быть героем сильным,
Когда потребна человеку
Всемерная возможность сил
Быть совершенным человеком,
Чтоб человека же познать,
Познать себя, всего себя.
Ах! что ж потребно мудрецу?
Ему быть должно? — быть божеством,
Дабы уведать божество
Или в зачатьи — естество?..
И самый ангел воплощённый,
Невтон — бледнеет изумлённый,
Остановляяся меж сих
Двух бесконечностей ужасных,
И ощущает омрак в духе,
Непостижимый, неисследный.
Перед его же страшным троном
Природа робко мимо идёт,
Не разделяет вечных прав
С иным совместником каким;
Он всю оставил мрачну тайну
Единому себе, — себе...
А может быть... но ты трепещешь!
Не содрогайся, сын мой, ныне!
Но лучше сим великим чувством,
Великой мыслью сей дыши!
Дух человеческий бессмертен;
Он сроден вечно простираться
По тайной лествице до края,
Хоть край — бежит от взоров вечно.
Ты жди, как я, — иль мой наместник,
Иной громопернатый вестник,
Поставим на вратах времён
Надежды светоносный факел!
Тогда питай сие предчувство,
Что колесо природы скрыто
Великий обращает год,
Что в плоти серафим иной,
Иль Пётр, или Екатерина,
Другой Невтон, и Локк другой,
Или другой здесь Ломоносов
Торжественной стопою внидут
В врата Кумеиных времён;
А может быть — переселится
Восток и юг чудесно в север;
Не отрицай сих чувств — и жди,
Как путник на брегу морском!