Стихотворение

Смотрели жадно мы на красный дом,
Влюбившись сразу в барышню-соседку.
К окну подходит — видно за стеклом, —
Чтобы крупы насыпать птице в клетку.
Тетради, книги наши под столом:
Как мотылёк, попавший детям в сетку,
Трепещет сердце, и волнует кровь

Зачем ты дал нам две души, Господь?
Друг друга ненавидя и страдая,
Напрасно в людях спорят дух и плоть,
Любовь небесная, любовь земная:
Одна другой не может побороть.
С Владыкой Тьмы враждует Ангел рая:
Кому из них я первенство отдам,

Пусть наглухо опять окно закрыли:
Проснувшись вдруг от мертвенного сна,
Сквозь мутное стекло под слоем пыли,
Глядим, — душа надеждою полна,
Мгновенно всю грамматику забыли.
Ты победила, вечная весна!
Так молодость в тюрьме находит радость

Мне эта улица мила с тех пор:
В галантерейной маленькой лавчонке
Доныне всё ещё пленяют взор
И те же чувства будят, как в ребёнке, —
Знакомых ситцев пёстренький узор,
Духи, помада, зеркальца, гребёнки
И волны подвенечной кисеи —

Душа волненьем сладким вновь объята,
Когда по тем местам я прохожу;
Как тихий свет унылого заката,
Я в улице безмолвной нахожу
Следы тех дней, которым нет возврата…
И сам не знаю, чем в них дорожу;
Но жизнь кругом — холодная пустыня,

Люблю я запах ёлки в Рождество,
Когда она таинственно и жарко
Горит, и все мы ждём Бог весть чего…
Пускай беду пророчит злая Парка, —
Я верю в ёлку, верю в торжество,
По-прежнему от Бога жду подарка.
Как ёлка, ты — в огнях, ночная твердь.

А неуклюжий Саша, молчаливый,
С лицом румяным и тупым, в очках, —
Как медвежонок, дикий и ленивый;
В монахи собирался он, в делах
Земных не видя толку; горделивый
Тот замысел погиб и стал монах —
Немало в жизни всяких превращений —

С тех пор прошли года, но помню то,
Что слышал там: осталось в сердце жало.
«Он — сын твой, не губи его, — за что?..» —
«Ведь я сказал: дам сорок в месяц». — «Мало». —
«А сколько ж?» — «Сто». — «Ну, пятьдесят…» — «Нет, сто…»
Мольбою долгой, долгой и усталой,

Я слов уже не слышал — только звуки
Всё тех же просьб: так падает вода
И точит твёрдый камень; лишь от скуки
Он делал ей уступку иногда.
Она ему в слезах целует руки,
Терпеньем побеждает, как всегда,
Смирением глубоким и притворством,

Мы грешны все: я не сужу отца.
Но ужаса я полн и отвращенья
К семейной пытке, к битве без конца,
Без отдыха, где нет врагу прощенья,
Где только бледность кроткого лица
Иль вздох невольный выдаёт мученья:
Внутри — убийство, а извне хранит