Иван Андреевич Крылов

‎У одного крестьянина служа,
Собака с Лошадью считаться как-то стали.
«Вот», говорит Барбос: «большая госпожа!
По-мне хоть бы тебя совсем с двора согнали.
‎Велика вещь возить или пахать!
Об удальстве твоём другого не слыхать;

Собака, Человек, да Кошка, да Соко́л
Друг другу поклялись однажды в дружбе вечной,
‎Нелестной, искренней, чистосердечной.
У них был общий дом, едва ль не общий стол;
Клялись делить они и радость, и заботу,
‎Друг другу помогать,
‎Друг за друга стоять,

У кухни под окном
На солнышке Полкан с Барбосом, лёжа, грелись.
Хоть у ворот перед двором
Пристойнее б стеречь им было дом;
Но как они уж понаелись —
И вежливые ж псы притом
Ни на кого не лают днём —
Так рассуждать они пустилися вдвоём

Когда-то вздумалось Мышам себя прославить
‎И, несмотря на кошек и котов,
‎Свести с ума всех ключниц, поваров,
И славу о своих делах трубить заставить
‎От погребов до чердаков;
А для того Совет назначено составить,
В котором заседать лишь тем, у коих хвост

В вершине дерева, за ветку уцепясь,
Червяк на ней качался.
Над Червяком Сокол, по воздуху носясь,
Так с высоты шутил и издевался:
«Каких ты, бедненький, трудов не перенёс!
Что ж прибыли, что ты высоко так заполз?
Какая у тебя и воля и свобода?

Какой-то птицелов
Весною наловил по рощам Соловьёв.
Певцы рассажены по клеткам и запели,
Хоть лучше б по лесам гулять они хотели:
Когда сидишь в тюрьме до песен ли уж тут?
Но делать нечего: поют,
Кто с горя, кто от скуки.

Нет мира для меня, хотя и брани нет;
В надежде, в страхе я; в груди то хлад, то пламень;
То вьюсь я в небесах, то вниз лечу, как камень;
То в сердце пустота, то весь в нем замкнут свет.

В жилище мрачное теней
На суд предстали пред судей
В один и тот же час: Грабитель
(Он по большим дорогам разбивал,
И в петлю, наконец, попал);
Другой был славою покрытый Сочинитель:
Он тонкий разливал в своих твореньях яд,

‎Старик садить сбирался деревцо.
«Уж пусть бы строиться; да как садить в те лета,
‎Когда уж смотришь вон из света!»
‎Так, Старику смеясь в лицо,
Три взрослых юноши соседних рассуждали.
«Чтоб плод тебе твои труды желанный дали,

Позволь плененному тобою,
Любовь! мне кисть на время взять,
И наполняй меня собою,
Хочу Темиру я писать.

Позволь и дай мне вспоможенье,
Моё ты сердце успокой;
Мой дух, оставь своё волненье,
Любовь, води моей рукой.