Николай Степанович Гумилёв

Я тело в кресло уроню,
Я свет руками заслоню
И буду плакать долго, долго,
Припоминая вечера,
Когда не мучило «вчера»
И не томили цепи долга;

Ромул и Рем взошли на гору,
Холм перед ними был дик и нем.
Ромул сказал: «Здесь будет город».
«Город, как солнце» — ответил Рем.

Ромул сказал: «Волей созвездий
Мы обрели наш древний почёт».
Рем отвечал: «Что было прежде,
Надо забыть, глянем вперёд».

По небу бродили свинцовые, тяжкие тучи,
Меж них багровела луна, как смертельная рана.
Зелёного Эрина воин, Кухулин могучий
Упал под мечем короля океана, Сварана.

Вы, что поплывете
К Острову Любви,
Я для вас в заботе,
Вам стихи мои.

— От Европы ль умной,
Джентльмена снов;
Африки ль безумной,
Страстной, но без слов;

Я не верю, не верю, милый,
В то, что вы обещали мне.
Это значит — вы не видали
До сих пор меня во сне.

И не знаете, что от боли
Потемнели мои глаза.
Не понять вам на бранном поле,
Как бывает горька слеза.

Отвечай мне, картонажный мастер,
Что ты думал, делая альбом
Для стихов о самой нежной страсти
Толщиною в настоящий том.

Картонажный мастер, глупый, глупый,
Видишь, кончилась моя страда,
Губы милой были слишком скупы,
Сердце не дрожало никогда.

Царица — иль, может быть, только печальный ребёнок, —
Она наклонялась над сонно-вздыхающим морем,
И стан её стройный и гибкий казался так тонок,
Он тайно стремился навстречу серебряным зорям.

Песнь первая

Свежим ветром снова сердце пьяно,
Тайный голос шепчет: «все покинь!» —
Перед дверью над кустом бурьяна
Небосклон безоблачен и синь,
В каждой луже запах океана,
В каждом камне веянье пустынь.

Зимнее стало как сон,
Вот отступает все дале.
Летний же начат сезон
Олиным salto-mortale.

Время и гроз и дождей,
Только мы назло погоде
Все не бросаем вожжей,
Не выпускаем поводий.

«Ты совсем, ты совсем снеговая,
Как ты странно и страшно бледна!
Почему ты дрожишь, подавая
Мне стакан золотого вина?»

Отвернулась печальной и гибкой…
Что я знаю, то знаю давно,
Но я выпью и выпью с улыбкой
Все налитое ею вино.