Марк Вейцман

Слепила сестрёнка из глины уродца
и всласть напоила студёной водицей,
и спать уложила в тени у колодца,
и ноги укрыла узорной тряпицей.
Глядеть на него никому не велела,
в кино не пошла, пообедать забыла.
Сидела над ним и жалела-жалела,

Мне снилось: я – парашютист
(Во сне ведь все мечты сбываются),
Лечу к земле, кружась, как лист.
Но парашют не раскрывается.

Рыдают верные друзья,
Слезами завуч обливается.
Увы! Спасти меня нельзя,
Ведь парашют не раскрывается!

Шёл наш спектакль в обычном ритме.
Я роль свою всю ночь долбил.
И вдруг забыл, что говорить мне.
Но что мне делать, – не забыл.

Я молча шёл лесной тропою,
встречал врага, стрелял в упор,
и чтобы быть самим собою,
совсем не нужен был суфлёр.

Ни начала, ни конца,
автор неизвестен.
У героя нет отца,
он упрям, но честен.
Всё село в густом дыму,
жутко пламя пляшет.
Он уходит.
Вслед ему
мать платочком машет…
Партизанский край лесной.
Доблесть и отвага.

В жёлтых опилках сухая трава,
старые парты пошли на дрова.
Вот я за новою партой сижу,
ручку над чистой страницей держу.
Ручку держу, а писать не пишу,
что там проходят, понять не спешу.
Что-то мне жарко,

Наш старый дом
встречает новый день,
лукаво сдвинув
крышу набекрень,
подмигивая
солнечным стеклом,
не зная,
что назначен он
на слом.
И вот приходит новый,
новый день,
а дома нет —
осталась только тень.
Косая тень