Два рыцаря

Два остзейские барона,
Мерзенштейн и Гаденбург,
Чтоб опорами быть трона,
Снарядились в Петербург.

С прусским талером в кармане
До столицы добрались,
Поселилися в чулане
И за службу принялись.

Жили верными друзьями,
Как Орест и как Пилад,
И певали со слезами
«Landesvater» наразлад.

Дружбы истинной законы
Не нарушили они,
Хоть и знатные бароны
Из остзейской стороны.

Без предательства делили
Всё, что даст им русский бог;
Перед старшими лиси́ли
И сгибалися до ног.

Скромно кушали в харчевне,
Зная, что недолго им
Посрамлять свой титул древний
Унижением таким.

Хоть на службе взятки брали,
Только с целию честной:
Деньги эти получали
Их сапожник и портной.

Фрак, пальто и панталоны
Сшили здесь себе они,
Как все знатные бароны
Из остзейской стороны.

Вот сидят они в чулане
Подле печки за столом;
Перед ними пунш в стакане,
То есть, просто голый ром.

Чаша на столе пустая,
В ней когда-то был глинтвейн;
Пьяный, друга обнимая,
Восклицает Мерзенштейн:

«Если б менее служило
Этих русских подлецов,
Честным немцам легче б было
Шкуры драть здесь с мужичков».

Гаденбург вскричал, пылая:
«Друг, достойный рыцарь ты!
Вот баронов цель прямая:
На Россию мы кнуты.

Наши женщины рожают
Ежегодно нам ребят;
Девки тем же промышляют,
Всё героев нам родят.

Ряд их для России грозен;
Вновь появятся: Биро́н,
Скотендорф и Канальгаузен,
И великий Сукензон».