Яков Петрович Полонский

Сто лет пройдёт, сто лет; забытая могила,
Вчера зарытая, травою порастёт,
И плуг пройдёт по ней, и прах, давно остылый.
Могущественный дуб корнями обовьёт —
Он гордо зашумит вершиною густою;
Под тень его любовники придут
И сядут отдыхать вечернею порою,

На земле сидел голодный
Бесприютный, бедный мальчик,
И просил он Христа ради
Дать ему краюшку хлеба.

Но толпа людей за счастьем
Погналась и одичала,
И никто, никто не подал
Бедняку краюшки хлеба.

I

Неприступный, горами заставленный,
Ты, Кавказ, наш воинственный край, —
Ты, наш город Тифлис знойно-каменный,
Светлой Грузии солнце, прощай!

На снежной равнине в зеленом уборе
‎Темнела угрюмая ель;
И, как горностаями, снегом пушистым
‎Ей плечи прикрыла метель. —

(Весною 1871 г.).

Вот ещё одну из многих,
‎Дочь нужды, дитя народа,
Расстрелять ведут, — и слышен
‎Крик: да здравствует свобода!

Палачи, должно-быть, пьяны,
‎Жертва их взята ошибкой…
На её поблекших губках
‎Ужас борется с улыбкой.

Отрадней сна, товарищ мой,
Мне побеседовать с тобой:
Сердитый вал к нам в люки бьёт;
Фонарь скрипит над головой;
И тяжко стонет пароход,
Как умирающий больной.

(Посвящ. П. М. Ковалевскому)

Когда на листья винограда
Слетала влажная прохлада
С недосягаемых вершин;
Когда вечерний звон Гелата
В румяных сумерках заката,
Смутив пустыни грустный сон,
Перелетал через Рион, —
Здесь, на кладбищах, позабытых
Потомством, посреди долин,

Все говорят, что стала я бледна,
Что бледность мне к лицу, — что в этом толку!
Ведь вы не знаете, как часто я одна
Грущу и плачу, — плачу втихомолку.
Сказать ли вам за тайну, отчего
За мной домашние присматривают строже;
Клянитесь матушке секрета моего

Наплывает туча с моря,
Ночь и гром, чего я жду…
Ах! куда, зачем я в гору,
Тяжело дыша, иду!
Али бремя не по силам
Взял я на душу мою…
Холод мысли непреклонный,
Страсти жар неутолённый
И тоску, тоску-змею…