Яков Петрович Полонский

Где прежний твой восторг, и где те облака,
Которых алый блеск сиял издалека
На бледном личике подруги в час свиданья?
‎Где те тревоги, ожиданья,
‎Измена, слёзы и — тоска?

Из вечности музыка вдруг раздалась
И в бесконечность она полилась,
И хаос она на пути захватила, —
И в бездне, как вихрь, закружились светила:
Певучей струной каждый луч их дрожит,
И жизнь, пробуждённая этою дрожью,
Лишь только тому и не кажется ложью,

‎Вот, Гитана идёт по базару
‎И несёт за плечом, — за плечом,
‎Позолоченным солнца лучом,
‎На малиновой ленте гитару.
‎На гитаре струна порвалась;
На груди, как змея, чёрный локон колышется;
На ходу тяжело ей, красавице, дышится…

Глаза и ум, и вся блестишь ты,
Невзгод житейских далека…
И, молча, взорам говоришь ты,
Как ночью пламень маяка…
Но я, пловец, — завидя пламень,
Своим спасеньем дорожу
И, обходя подводный камень,
От блеска дальше ухожу…

‎Словно злое чудище,
Голод зарождается, —
Он в дырявом рубище
За гумном слоняется,
В огородах прячется,
Зимы дожидается,
На распутье плачется. —

Пусть рано из твоих объятий я ушла,
‎Пусть холодна моя могила…
Любовь твоя ко мне ещё не умерла,
‎И я тебя не разлюбила…

Живи я много лет, — и увидал бы ты,
‎Как я старею, увядая…
И рада, рада я, что для твоей мечты
‎Сияю — вечно-молодая…

Вижу, как тяжек мой путь,
Как бесполезен мой повод!
Кони натужили грудь,
Солнце печёт, жалит овод.

Что ты, лихой проводник,
Сверху кричишь мне: за мною!
Ты с малолетства привык
Рыскать с ружьём за спиною.

Мне грезилось, что я за них, —
За нищих братиев моих,
Иду сражаться с их врагами…
Чу!.. выстрелы в горах гремят;
Треща, пылают кровли хат;
Прижавшись к каменным уступам,
Османы ждут нас: их штыки
Сверкают, взведены курки;

Вчера грузинку ты увидел в первый раз
На кровле, устланной коврами,
Она была в шелку и в галунах, и газ
Прозрачный вился за плечами.
Сегодня, бедная, под белою чадрой,
Скользя тропинкою нагорной,
Через пролом стены, к ручью, над головой

Грузинская ночь — я твоим упиваюсь дыханьем!
Мне так хорошо здесь под этим прохладным навесом,
Под этим навесом уютной нацваловой сакли.
На мягком ковре я лежу под косматою буркой,
Не слышу ни лая собак, ни ослиного крику,