Николай Степанович Гумилёв

Микель-Анджело, великий скульптор,
Чистые линии лба изваял.
Светлый, ласкающий, пламенный взор
Сам Рафаэль в минуты восторга писал.

Над сим Гильгамешем трудились
Три мастера, равных друг другу:
Был первым Син-Лики-Унинни,
Вторым был Владимир Шилейко,
Михаил Леонидыч Лозинский
Был третьим. А я, недостойный,
Один на обложку попал.

1919

Мне на ваших картинах ярких
Так таинственно слышна
Царскосельских старинных парков
Убаюкивающая тишина.

Разве можно желать чужого,
Разве можно жить не своим…
Но и краски ведь то же слово,
И узоры линий — ритм.

1914

Мне надо мучиться и мучить,
Твердя безумное «люблю».
О миг, страшися мне наскучить,
Я царь твой, я тебя убью!

О миг, не будь бессильно плоским,
Но опали, сожги меня
И будь великим отголоском
Веками ждущего Огня.

<1906>

Мне снилось: мы умерли оба,
Лежим с успокоенным взглядом,
Два белые, белые гроба
Поставлены рядом.

Когда мы сказали — довольно?
Давно ли, и что это значит?
Но странно, что сердцу не больно,
Что сердце не плачет.

Много в жизни моей я трудов испытал,
Много вынес и тяжких мучений.
Но меня от отчаянья часто спасал
Благодатный, таинственный гений.

Моё прекрасное убежище —
Мир звуков, линий и цветов,
Куда не входит ветер режущий
Из недостроенных миров.

Цветок сорву ли — буйным пением
Наполнил душу он, дразня,
Чаруя светлым откровением,
Что жизнь кипит и вне меня.

Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнём неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем

Мой альбом, где страсть сквозит без меры
В каждой мной отточенной строфе,
Дивным покровительством Венеры
Спасся он от ауто да фэ.

И потом — да славится наука! —
Будет в библиотеке стоять
Вашего расчётлив внука
В год две тысячи и двадцать пять.

Ещё не наступил рассвет,
Ни ночи нет, ни утра нет,
Ворона под моим окном
Спросонья шевелит крылом,
И в небе за звездой звезда
Истаивает навсегда.