Иван Андреевич Крылов

‎Стрелок весной малиновку убил.
Уж пусть бы кончилось на ней несчастье злое,
Но нет; за ней должны ещё погибнуть трое:
Он бедных трёх её птенцов осиротил.
Едва из скорлупы, без смыслу и без сил,
‎Малютки терпят голод,
‎И холод,

С Тростинкой Дуб однажды в речь вошёл.
«Поистине, роптать ты вправе на природу, —
Сказал он, – воробей, и тот тебе тяжёл.
Чуть лёгкий ветерок подёрнет рябью воду,
Ты зашатаешься, начнёшь слабеть
И так нагнёшься сиротливо,
Что жалко на тебя смотреть.

‎За милую прелестну кружку,
Которой отвожу свою от жажды душку,
‎С которой только что не сплю
‎И так люблю,
‎Как маленький дитя игрушку.

Ест Федька с водкой редьку,
Ест водка с редькой Федьку.

Тиран! на то ли ты родился,
Чтобы взглянуть раз и — пленить!
На то ли огнь любви разлился
В груди моей, чтоб слёзы лить?
Тиран, на то ли ты родился?

Большой собравшися гурьбой,
Медведя звери изловили;
На чистом поле задавили —
И делят меж собой,
Кто чтo? себе достанет.
А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.
«Ба, ты, косой, —
Кричат ему, – пожаловал отколе?
Тебя никто на ловле не видал».

Мартышка, в Зеркале увидя образ свой.
‎Тихохонько Медведя толк ногой:
‎«Смотри-ка», говорит: «кум милый мой!
‎Что́ это там за рожа?
Какие у неё ужимки и прыжки!
‎Я удавилась бы с тоски,
Когда бы на неё хоть чуть была похожа.

‎Змея Юпитера просила.
‎Чтоб голос дать ей соловья.
«А то уж», говорит: «мне жизнь моя постыла.
‎Куда ни покажуся я,
‎То все меня дичатся,
‎Кто послабей;
‎А кто меня сильней,
‎Дай бог от тех живой убраться.
Нет, жизни этакой я боле не снесу;

‎Змея лежала под колодой
‎И злилася на целый свет;
‎У ней другого чувства нет,
Как злиться: создана уж так она природой.
Ягненок в близости резвился и скакал;
‎Он о Змее совсем не помышлял.
Вот, выползши, она в него вонзает жало:

Подруги милые! нарвите
Душистых, мягких трав скорей —
И мне из роз и из лилей
Постель вы свежу настелите.
Подруги милы, я томлюся,
В любви я таю, как в огне,
Скорей цветов насыпьте мне:
На них стрелой я протянуся.