Стихотворение

Журналами обиженный жестоко,
Зоил Пахом печалился глубоко;
На цензора вот подал он донос;
Но цензор прав, нам смех, зоилу нос.
Иная брань конечно неприличность,
Нельзя писать: Такой-то де старик,
Козёл в очках, плюгавый клеветник,

Били копыта.
Пели будто:
— Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб. —

Мы
не вопль гениальничанья —
«всё дозволено»,
мы
не призыв к ножовой расправе,
мы
просто
не ждём фельдфебельского
«вольно!»,
чтоб спину искусства размять,
расправить.

Будущее ищем.
Исходили вёрсты торцов.
А сами
расселились кладби́щем,
придавлены плитами дворцов.
Белогвардейца
найдёте — и к стенке.
А Рафаэля забыли?
Забыли Растрелли вы?
Время
пулям
по стенке музеев тенькать.

Канителят стариков бригады
канитель одну и ту ж.
Товарищи!
На баррикады! —
баррикады сердец и душ.
Только тот коммунист истый,
кто мосты к отступлению сжёг.
Довольно шагать, футуристы,
в будущее прыжок!
Паровоз построить мало —

Орут поэту:
«Посмотреть бы тебя у токарного станка.
А что стихи?
Пустое это!
Небось работать — кишка тонка».
Может быть,
нам
труд
всяких занятий роднее.
Я тоже фабрика.
А если без труб,
то, может,
мне

Тебе,
освистанная,
осмеянная батареями,
тебе,
изъязвленная злословием штыков,
восторженно возношу
над руганью реемой
оды торжественное
«О»!
О, звериная!
О, детская!
О, копеечная!
О, великая!

Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше
слово,
товарищ маузер.
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу историю загоним.
Левой!
Левой!
Левой!

День рожденья милой мамы -
Яблочный пирог, цветы...
Я стихи оформил в раму,
На стихах? Конечно - ты.

Видишь - осень... Видишь - небо...
Слышишь? Всюду - тишина.
Мама, все твои секреты
Мне доверила она.

Никому не отмстила и не отмщу -
Одному не простила и не прощу
С дня как очи раскрыла - по гроб дубов
Ничего не спустила - и видит Бог
Не спущу до великого спуска век...
- Но достоин ли человек?...
- Нет. Впустую дерусь: ни с кем.