Стихотворение

когда я в 1761 году ехал просить
о подписании привилегии для академии,
быв много раз прежде за тем же

Уже прекрасное светило
Простерло блеск свой по земли,
И Божия дела открыло:
Мой дух, с веселием внемли;
Чудяся ясным толь лучам,
Представь, каков Зиждитель сам!

Я долго размышлял и долго был в сомненье,
Что есть ли на землю от высоты смотренье;
Или по слепоте без ряду всё течёт,
И промыслу с небес во всей вселенной нет.
Однако, посмотрев светил небесных стройность,
Земли, морей и рек доброту и пристойность,

Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный аквилон сотреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру, но смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой,

Два остзейские барона,
Мерзенштейн и Гаденбург,
Чтоб опорами быть трона,
Снарядились в Петербург.

С прусским талером в кармане
До столицы добрались,
Поселилися в чулане
И за службу принялись.

‎Косте Булгакову

Сиял уже свечами храм.
‎На клиросе блея́ли.
Венчался с блядью гнусный хам,
‎Хлыщи венцы держали.
Противу двери от двора
‎Стояли пред амвоном
Четы позорной шафера́:
‎Ярыжкин наш с Платоном.
Давно уж вам знаком майор,

Белая нимфа — под вербой печальной
Смотрит в заросший кувшинками пруд.
Слышишь? Повеяло музыкой дальной…
Это фиалки цветут.

Приди! Испей от чаши сладостной.
Свой дух усталый обнови.
Я буду светлой, буду радостной,
Я буду гением любви.

Я дам лазурные мгновения.
Приди — и сердце обнови
Полётом вольного забвения
Меж белых роз моей любви.

Быть грозе! Я вижу это
В трепетанье тополей,
В тяжком зное полусвета,
В душном сумраке аллей.

В мощи силы раскалённой
Скрытых облаком — лучей,
В поволоке утомлённой
Дорогих твоих очей.