Верлибр

Сидя на самом краешке
Над коричневой рекой
Я взор обратил
На громоздкое небо
И что-то такое собрался подумать
Как вдруг по руке
Муравей пробежал.

Сижу у забытой дороги
Отгоняю чужих комаров
Я просто любуюсь
Всей этой майей
Приземлённые женщины
Такие земные — не оторваться.

Сквозь ветхую крышу текла озорная заря
Текла безмятежно и густо
Сквозь ветхую крышу на запятнанные простыни
На больничные подушки
На большие подоконники
На столы и подоконники
Печальные, большие, словно трещины в стакане

Солнечный зайчик взломал потолок.
Закатился камешек на гору.
Пряная косточка свежего горя
Верно и яростно канула
В янтарную лету заслуженного долголетия.
Солнечный зайчик взорвал потолок.
Кончился почерк. Угасли дожди.
Стихло безмолвие.

Старец в соломенной шляпе,
сидя под густой
тенистой кроной сосны,
что создавала приятный аромат
и холодную свежесть,
задремал и незаметил,
что паучок-крестовичок
спустился к нему на шляпу,
приняв, вероятно, старика за пенёк

Столько ли в стоге сена иголок
Сколько во мне скрипучем калиток?
Всем ответам одна цена -
Молочно-белая
Словно флаг из окна,
Неотвратимая и безвозвратная
Словно короткая спичка
Вытянутая по оплошности -

Страстью думают губы твои
в минуты наслаждения и нежности

Стыдливо зависла вода в междупутье,
словно девичий цвет.

Мы идём искать священные
знаки. Идём осмотрительно и
молчаливо. Люди идут, смеются,
зовут за собою. Другие спешат
в недовольстве. Иные нам
угрожают, хотят отнять
то, что имеем. Не знают
прохожие, что мы вышли
искать священные знаки. Но

Страшный упадок
Настиг, разродился
Словно двойной подбородок
На кухне осенней
На кухне далёкой
Под лампочкой жёлтой
На стуле скрипучем
А в подзорном окне
Какофония одуванчиков
И немая полынь
Как плата за откровенность.

Четыре ступени успешной леди:

тон лица идеальный,
брови естественной формы,
глаза оттенков натуральных,
губы без трещин,
не сухие — ухожены.

чем ты был? диваном ты был
или духом?
духами ты был
или дохой?
Дмитрием Самозванцем ты был —
торжествующим умирающим
или дохлой кошкой?
драматической коллизией — колизеем
или попросту дыханием?