Стихотворение

Так говорит Господь: «Когда, Мой раб любимый,
Читаешь ты Коран среди врагов Моих,
Я разделяю вас завесою незримой.
Зане смешон врагам Мой сладкозвучный стих».

Среди кривых стволов, среди ветвей корявых
Ползёт молочный дым: окуривают сад.
Все яблони в цвету  — и вот, в зелёных травах,
Огни, как языки, краснеют и дрожат.

Восемь лет в Венеции я не был…
Всякий раз, когда вокзал минуешь
И на пристань выйдешь, удивляет
Тишина Венеции, пьянеешь
От морского воздуха каналов.
Эти лодки, барки, маслянистый
Блеск воды, огнями озарённой,
А за нею низкий ряд фасадов

Сквозь редкий сад шумит в тумане море —
И тянет влажным холодом в окно.
Сирена на туманном косогоре
Мычит и мрачно и темно.

Лишь гимназистка с толстыми косами
Одна не спит, — одна живёт иным,
Хватая жадно синими глазами
Страницу за страницей «Дым».

Синий ворон от падали
Алый клюв поднимал и глядел.
А другие косились и прядали,
А кустарник шумел, шелестел.

Синий ворон пьёт глазки до донушка,
Собирает по косточкам дань.
Сторона ли моя ты, сторонушка,
Вековая моя глухомань!

Иаков шёл в Харан и ночевал в пути,
Затем что пала ночь над той пустыней древней.
Царь говорит рабам: «Вот должен друг прийти.
Гасите все огни,  — во мраке мы душевней».

Плакала ночью вдова:
Нежно любила ребёнка, но умер ребёнок.
Плакал и старец-сосед, прижимая к глазам рукава,
Звёзды светили, и плакал в закуте козлёнок.

Сафия, проснувшись, заплетает ловкой
Голубой рукою пряди чёрных кос:
«Все меня ругают, Магомет, жидовкой», —
Говорит сквозь слёзы, не стирая слёз.

Молчат гробницы, мумии и кости, —
‎ Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
‎ Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья!
‎ Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
‎ Наш дар бессмертный  — речь.

Роса, при бледно-розовом огне
Далёкого востока, золотится.
В степи сидит пустушка на копне.
В степи рассвет, в степи роса дымится.