Стихотворение

Богатый Откупщик в хоромах пышных жил,
‎Ел сладко, вкусно пил;
‎По всякий день давал пиры, банкеты,
‎Сокровищ у него нет сметы.
В дому сластей и вин, чего ни пожелай:
‎Всего с избытком, через край.
‎И, словом, кажется, в его хоромах рай.

‎Мужа поведай мне, муза, мудрого странствия многи,
Им понесенны, когда был священный Пергам испровергнут.

Прости, любезное село,
Столица мира дорогого;
Прости, ключ чистый, как стекло,
И ты, тенистая дуброва,
В которой часто день бывал
Мне так короток, как минута,
Где часто соловей певал
Так чисто, нежно, как Анюта.
Простите вы, мои друзья, —

Как часто говорят в делах: ещё успею.
‎Но надобно признаться в том,
Что это говорят, спросяся не с умом,
‎А с леностью своею.
Итак, коль дело есть, скорей его кончай,
Иль после на себя ропщи, не на случа́й,
Когда оно тебя застанет невзначай.

Счастливы басенки мои в руках твоих,
‎Люби и жалуй их,
И если иногда стихи мои не гладки,
Читая их в кругу друзей под вечерок,
Улыбкою своей ты скрадь их недостатки;
И слабые стихи в устах красавиц сладки —
Так мил нам на груди у них простой цветок.

Невежда в физике, а в музыке знаток,
Услышал соловья, поющего на ветке,
И хочется ему иметь такого в клетке.
‎Приехав в городок,
Он говорит: «Хотя я птицы той не знаю
‎И не видал,
Которой пением я мысли восхищал,
‎Которую иметь я столь желаю,

Ах, уста, целованные столькими,
Столькими другими устами,
Вы пронзаете стрелами горькими,
Горькими стрелами, стами.

Расцветете улыбками бойкими
Светлыми весенними кустами,
Будто ласка перстами легкими,
Легкими милыми перстами.

5

Баржи затопили в Кронштадте,
Расстрелян каждый десятый, —
Юрочка, Юрочка мой,
Дай Бог, чтоб Вы были восьмой.

Казармы на затонном взморье,
Прежний, я крикнул бы: «Люди!»
Теперь молюсь в подполье,
Думая о белом чуде.

Бывают странными пророками
Поэты иногда...
Косноязычными намёками
То накликается,
То отвращается
Грядущая беда.

В раскосый блеск зеркал забросив сети,
Склонился я к заре зеленоватой,
Слежу узор едва заметной зыби, —
Лунатик золотеющих озёр!
Как кровь сочится под целебной ватой,
Яснеет отрок на гранитной глыбе,
И мглой истомною в медвяном лете