Без категории

И им не разорвать венца,
Который взяло дарованье!
Жуковский

В муках и пытках рождается слово,
Робкое, тихо проходит по жизни,
Странник оно, из ковша золотого
Пьющий остатки на варварской тризне.

Праздник жизни — молодости годы —
Я убил под тяжестью труда
И поэтом, баловнем свободы,
Другом лени — не был никогда.

Если долго сдержанные муки,
Накипев, под сердце подойдут,
Я пишу: рифмованные звуки
Нарушают мой обычный труд.

Христос воскрес! Я помню времена:
Мы этот день с волненьем невозвратным
Встречали кружкой доброго вина
И честным поцелуем троекратным.
Пылал румянец юношеских лиц,
В речах срывались искренность и сила
И общее лобзанье свято было,

Что сидишь ты сложа руки?
Ты окончил курс науки,
Любишь русский край,

Остроумно, интересно
Говоришь ты, мыслишь честно...
Что же? Начинай!

Иль тебе всё мелко, низко?
Или ждёшь труда —  без риска?
Времена не те!

И вот вся жизнь! Круженье, пенье,
Моря, пустыни, города,
Мелькающее отраженье
Потерянного навсегда.

Бушует пламя, трубят трубы,
И кони рыжие летят,
Потом волнующие губы
О счастье, кажется, твердят.

Мы вышли. Но весы невольно опускались.
О, сумерков холодные весы,
Скользили мимо снежные часы
Кружились на камнях и исчезали.

На острове не двигались дома,
И холод плыл торжественно над валом.
Была зима. Неверящий Фома
Персты держал в её закате алом.

Его в могилу опустили
И, стоя посреди могил:
Зачем он умер? говорили.
А думал я: зачем он жил?

Мы покидали Соутгемптон,
И море было голубым.
Когда же мы пристали к Гавру,
То чёрным сделалось оно.

Я верю в предзнаменованья,
Как верю в утренние сны.
Господь, помилуй наши души:
Большая нам грозит беда.

<1917>

Не унывай среди томящей скуки
‎Движенья мелкого минут,
Не унывай от ежедневной муки
‎Скрипящих звуков, пошлых смут.
Не унывай, не находя исхода
‎Среди пустынной ширины
Праздношатания людского рода,
‎Праздношатания волны.

‎Какой-то англичанин жил
‎В Неаполе: в словах или на деле,
‎Кого и чем он оскорбил,
‎Не мог разведать я доселе;
‎Но, возвращаясь вечерком,
‎Чуть повернул он в переулок тёмный,
‎Встречается ему резак наемный,
‎С которым он отчасти был знаком,

Я говорил: «Ты хочешь, хочешь?
Могу я быть тобой любим?»
Ты счастье странное пророчишь
Гортанным голосом своим.

А я плачу за счастье много,
Мой дом — и звёзд и песен дом,
И будет странная тревога
Расти при имени твоём.