Стихи о театре

Переходы, коридоры, уборные,
Лестница витая, полутёмная;
Разговоры, споры упорные,
На дверях занавески нескромные.

Пахнет пылью, скипидаром, белилами,
Издали доносятся овации,
Балкончик с шаткими перилами,
Чтоб смотреть на полу декорации.

Они тень Гамлета из гроба вызывают,
Маркиза Позы речь на музыку кладут,
Христа Спасителя для сцены сочиняют,
И будет петь Христос так, как и те поют.

Переходы, коридоры, уборные,
Лестница витая, полутёмная;
Разговоры, споры упорные,
На дверях занавески нескромные.

Пахнет пылью, скипидаром, белилами,
Издали доносятся овации,
Балкончик с шаткими перилами,
Чтоб смотреть на полу декорации.

Есть ценностей незыблемая ска́ла
Над скучными ошибками веков.
Неправильно наложена опала
На автора возвышенных стихов.

Так и мне узнать случилось,
Что за птица Купидон;
Сердце страстное пленилось;
Признаюсь — и я влюблён!
Пролетело счастья время,
Как, любви не зная бремя,
Я живал да попевал,
Как в театре и на балах,
На гуляньях иль в воксалах

В *** громили памятник Пушкина; в*** артисты отказались играть "На
дне".

(Газетное сообщение 1917 г.)

Не в первый раз мы наблюдаем это:
В толпе опять безумный шум возник,
И вот она, подъемля буйный крик,
Заносит руку на кумир поэта.

Мы из породы битых, но живучих,
Мы помним всё, нам память дорога.
Я говорю как МХАТовский лазутчик,
Заброшенный в Таганку - в тыл врага.

Сердитый взор бесцветных глаз.
Их гордый вызов, их презренье.
Всех линий — таянье и пенье.
Так я Вас встретил в первый раз.
В партере — ночь. Нельзя дышать.
Нагрудник чёрный близко, близко...
И бледное лицо... и прядь
Волос, спадающая низко...

Все мы, святые и воры,
Из алтаря и острога
Все мы — смешные актеры
В театре Господа Бога.

Бог восседает на троне,
Смотрит, смеясь, на подмостки,
Звезды на пышном хитоне —
Позолоченные блестки.

По-особенному ярко,
Стены красные театра,
Озаряются в лучах!
До чего глядеть приятно,
Как в окошках аккуратных,
Над задумчивой парадной,
Серебрится снег влеча -
Взоры тех кому отрадно,
Любоваться ненаглядно,
Величавостью фасадной,

Рассказ о взлезших на подмосток
аршинной буквою графишь,
и зазывают в вечер с досок
зрачки малёванных афиш.

Автомобиль подкрасил губы
у блёклой женщины Карьера,
а с прилетавших рвали шубы
два огневые фокстерьера.

Я был смущённый и весёлый.
Меня дразнил твой тёмный шёлк.
Когда твой занавес тяжёлый
Раздвинулся - театр умолк.

Живым огнём разъединило
Нас рампы светлое кольцо,
И музыка преобразила
И обожгла твоё лицо.