Алексей Сурков

Мы лежали на подступах к небольшой деревеньке.
Пули путались в мякоти аржаного омёта.
Трёхаршинный матрос Петро Гаманенко
Вынес Лёньку, дозорного, из-под пулемёта.

Он не стонал. Он только хмурил брови
И жадно пил. Смотрели из воды
Два впалых глаза. Капли тёплой крови
В железный ковш стекали с бороды.

Осторожно пощупал - кисет не промок,
Вынул бережно щепоть махорки,
Завернул, закурил. И поднялся дымок,
По-домашнему тёплый и горький.

Этот случай был в пятидесятом.
Распалясь, в один из летних дней
Вы меня назвали азиатом,
Уколоть желая побольней.

Промелькнули годы, но поныне
Эта сцена в памяти жива.
И в колонизаторской гордыне
Вашу сущность выдали слова.

Всех пулемётов кривотолки
В свинцовый жгут атака вьёт.
Матрос-балтиец на двуколке
Над смертью «Яблочко» поёт.

На белый снег по кромке клёша
Густая кровь стекает вниз.
А ну-ка, мальчик мой Алёша!
Вперед, в штыки, за коммунизм!