Зинаида Гиппиус

Я в тесной келье - в этом мире
И келья тесная низка.
А в четырех углах - четыре
Неутомимых паука.

Они ловки, жирны и грязны,
И все плетут, плетут, плетут...
И страшен их однообразный
Непрерывающийся труд.

Если сердце вдруг останавливается... —
на душе беспокойно и весело...
Точно сердце с кем-то уславливается... —
а жизнь свой лик занавесила...
Но вдруг —
Нет свершенья, новый круг,

Какой сегодня пятнистый день:
То оживляю дугу блестящую,
То вижу солнца слепого тень,
По ширмам рдяной иглой скользящую.

Какой на сердце бесстыдный страх!
Какие мысли во мне безумятся!
И тьмы и светы в моих стенах.
Автомобили поют на улице.

Окно мое высоко над землею,
Высоко над землею.
Я вижу только небо с вечернею зарею,
С вечернею зарею.

Как ясен знак проклятый
Над этими безумными!
Но только в час расплаты
Не будем слишком шумными.

Не надо к мести зовов
И криков ликования:
Веревку уготовав —
Повесим их в молчании.

Хата моя чёрная, убогая,
В печке-то темно да холодно,
На столе-то хлеба ни корочки,
В углах и тараканы померли.
Хозяйка моя — молчит, молчит.
Соседи мои — немудрёные,
Соседи мякину лопают.
Животы-то у них бурчат, ворчат,

Люблю тебя, Петра творенье...

Твой остов прям, твой облик жёсток,
Шершавопыльный — сер гранит,
И каждый зыбкий перекресток
Тупым предательством дрожит.

Кто посягнул на детище Петрово?
Кто совершенное деянье рук
Смел оскорбить, отняв хотя бы слово,
Смел изменить хотя б единый звук?

Ты пойми, — мы ни там, ни тут.
Дело наше такое, — бездомное.
Петухи поют, поют...
Но лицо небес ещё тёмное.

На деревья гляди, — на верхи.
Не колеблет их близость рассветная...
Всё поют, поют петухи, —
Но земля молчит, неответная...

С аэроплана посылаю
Письмо — кому? Кому-нибудь.
Хочу сказать, что умираю,
Что тяжкий камень давит грудь.

Знакомый лётчик, парень смелый,
Мне обещался сбросить лист.
(Я знаю, летчик этот — белый,
Хоть говорит, что коммунист.)