Зинаида Гиппиус

Серая комната. Речи не спешные,
Даже не страшные, даже не грешные.
Не умиленные, не оскорбленные,
Мертвые люди, собой утомленные...
Я им подражаю. Никого не люблю.
Ничего не знаю. Я тихо сплю.

Он пришёл ко мне, — а кто, не знаю,
Очертил вокруг меня кольцо.
Он сказал, что я его не знаю,
Но плащом закрыл себе лицо.

Я просил его, чтоб он помедлил.
Отошёл, не трогал, подождал.
Если можно, чтоб еще помедлил
И в кольцо меня не замыкал.

Блевотина войны - октябрьское веселье!
От этого зловонного вина
Как было омерзительно твоё похмелье,
О бедная, о грешная страна!

Неудержимый, властный, влажный,
Весельем белым окрылён,
Слепой, безвольный — и отважный,
Он вестник смены, сын Времён.

В нём встречных струй борьба и пляска,
И разрезающе остра
Его неистовая ласка,
Его бездумная игра.

Июльская гроза, шумя, прошла.
И тучи уплывают полосою.
Лазурь неясная опять светла...
Мы лесом едем, влажною тропою.

Я вижу край небес в дали безбрежной
И ясную зарю.
С моей душой, безумной и мятежной,
С душою говорю.

На Смольном новенькие банты
из алых заграничных лент.
Закутили красноармейские франты,
близится великий момент.
Жадно комиссарские аманты
мечтают о журнале мод.
Улыбаются спекулянты,
до ушей разевая рот.
Эр-Эс-Эф-ка — из адаманта,

Я чту Высокого,
Его завет.
Для одинокого —
Победы нет.
Но путь единственный
Душе открыт,
И зов таинственный,
Как клич воинственный,
Звучит, звучит...
Господь прозрение
Нам ныне дал;
Для достижения —
Дорогу тесную,

Тяжки иные тропы...
Жизнь ударяет хлёстко...
Чьи-то глаза из толпы
взглянули так жёстко.

Душа моя угрюмая, угрозная,
Живёт в оковах слов.
Я - чёрная вода, пенноморозная,
Меж льдяных берегов.