Вера Инбер

Однажды дала объявленье
Улитка:
«Сдаётся квартира с отдельной
Калиткой.
Покой, тишина. Огород
И гараж.
Вода. Освещение.
Первый этаж».
Едва появилось в лесу
Объявленье,
Тотчас же вокруг началось
Оживленье.

Собачье сердце устроено так:
Полюбило — значит, навек!
Был славный малый и не дурак
Ирландский сеттер Джек.

Как полагается, был он рыж,
По лапам оброс бахромой,
Коты и кошки окрестных крыш
Называли его чумой.

Закройте крепко-крепко ваши глазки.
К нам не придёт никто.
Я помню, вы всегда любили сказки.
Лежите тихо, только не засните:
Я расскажу вам, сколько захотите,—
Пятнадцать, двадцать, сто...

Скворец-отец,
Скворчиха-мать
И молодые скворушки
Сидели как-то вечерком
И оправляли пёрышки.
Склонялись головы берёз
Над зеркалом пруда,
Воздушный хоровод стрекоз
Был весел, как всегда.
И белка огненным хвостом

Скупа в последней четверти луна.
Встаёт неласково, зарёй гонима,
Но ни с какой луною не сравнима
Осенней звёздной ночи глубина.

После улиц в нестерпимом блеске
Кажется оазисом в пустыне
Погребок, где перс в потёртой феске
Спит, прижавшись лбом к прохладной дыне.

Слишком быстро проходит жизнь моя,
Редеет лесной опушкой,
И я - вот эта самая я -
Буду скоро беленькой старушкой.

И в гостиной у дочери моей Жанны,
Одетая по старинной моде,
Буду рассказывать медленно и пространно
О девятьсот семнадцатом годе.

Золотые огни растекаются, никнут и тают;
О, увы! Я зажечь их опять не могу.
Если мысли твои от холодных ветров умирают,
То мои разгораются ярче на пышном снегу.
Если милые мысли твои — средиземные розы
И от южного солнца горят, как персидский ковёр, —

У сороконожки
Народились крошки.
Что за восхищенье,
Радость без конца!

Дети эти — прямо
Вылитая мама:
То же выраженье
Милого лица.

И стоит пригожий
Дом сороконожий,
Сушатся пелёнки,
Жарится пирог,

Спасибо вам, товарищи и братья!
За всё, что вы привозите ему,
Наш город заключает вас в объятья,
Вас прижимает к сердцу своему.

Он вас благодарит, великий город,
В гранитные одетые берега.
Спасибо вам! И хлеб ему ваш дорог,
И, главное, забота дорога.