Александр Трифонович Твардовский

Выходили в поле жать,
Любовалась дочкой мать.

Руки ловкие у дочки.
Серп играет, горсть полна.
В красном девичьем платочке
Рядом с матерью она.

Мать нестарая гордится:
— Хорошо, девчонка, жнешь,
От мамаши-мастерицы
Ни на шаг не отстаешь.

Сразу радугу вскинув,
Сбавив солнечный жар,
Дружный дождь за машиной
Три версты пробежал
И скатился на запад,
Лишь донес до лица
Грустный памятный запах
Молодого сенца.

Полночь в моё городское окно
Входит с ночными дарами:
Позднее небо полным-полно
Скученных звёзд мирами.

Мне ещё в детстве, бывало, в «очном,
Где-нибудь в дедовском поле
Скопища эти холодным огнём
Точно бы в темя кололи.

Посаженные дедом деревца,
Как сверстники твои, вступали в силу,
И пережили твоего отца,
И твоему ещё предстанут сыну
Деревьями.
То в дымке снеговой,
То в пух весенний только что одеты,
То полной прошумят ему листвой,

В вагоне пахнет зимним хлевом,
Гремят бидоны на полу.
Сосет мороженое с хлебом
Старуха древняя в углу.

Полным-полно, народ в проходе
Бочком с котомками стоит.
И о лихой морской пехоте
Поёт нетрезвый инвалид.

Я не пишу давно ни строчки
Про малый срок весны любой;
Про тот листок из зимней почки,
Что вдруг живёт, полуслепой;
Про дым и пух цветенья краткий,
Про тот всегда нежданный день,
Когда отметишь без оглядки,
Что отошла уже сирень;

Дело в праздник было,
Подгулял Данила.

Праздник — день свободный,
В общем, любо-мило,
Чинно, благородно
Шёл домой Данила.

Хоть в нетрезвом виде
Совершал он путь,
Никого обидеть
Не хотел отнюдь.

Просыпаюсь по-летнему
Ради доброго дня.
Только день все заметнее
Отстаёт от меня.

За неясными окнами,
Словно тот, да не тот,
Он над елками мокрыми
Неохотно встаёт.

Прощаемся мы с матерями
Задолго до крайнего срока —
Ещё в нашей юности ранней,
Ещё у родного порога,

Когда нам платочки, носочки
Уложат их добрые руки,
А мы, опасаясь отсрочки,
К назначенной рвемся разлуке.

Пускай до последнего часа расплаты,
До дня торжества — недалекого дня —
И мне не дожить, как и многим ребятам,
Что были нисколько не хуже меня.