Алексей Сурков

По военной дороге
Шёл в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год.
Были сборы недолги,
От Кубани и Волги
Мы коней поднимали в поход.

Лица в ожогах мороза, бессонницей долгой измяты.
Радости, скорби, печали замкнуты в тесном кругу.
Снова, железными дятлами, в чаще стучат автоматы,
Снова, сжимая винтовки, лежим на шершавом снегу.

Мост. Подъём. И с крутого взгорья
Вид на выжженное село.
Зачерпнули мы злого горя,
Сколько сердце вместить могло.

Мы в походе не спим недели,
Извелись от гнилой воды;
Наши волосы поседели
От своей и чужой беды.

Дымом пожарищ
Объяты снежные дали.
Вспышки разрывов
Блещут в метели густой.
Всё, что для счастья
Люди трудом созидали,
Орды немецких пришельцев
Топчут железной пятой.

По асфальту шаркнула резина.
Распахнулась дверца лимузина.
Благостны, жирны, как караси,
Два почтенных брата капуцина
Сгинули в подъезде Си-Ай-Си.

На площади у вокзального зданья
Армейцы месили слякоть.
В глаза целовала в час расставанья,
Давала слово не плакать.

Шёл снег. Поезда проходили мимо.
Гудками сердце кололи.
Зачем ты не плакала? Нестерпимо
Немое горенье боли.

Трёхдюймовки кричат за гатью,
Отзываясь гулом в яру.
Невесёлое это занятье —
Под огнём лежать на юру.

Просочилась вода в опорки,
Промочила грунт на аршин.
Скучно слушать скороговорки
Высекающих смерть машин.

Росная вечерняя прохлада.
Молодые сосны при пути.
Как немного человеку надо —
Сбросить скатку, дух перевести,
Снять ботинки, размотать портянки,
Развязать засаленный кисет...
Кажется, что на земле полянки
Краше и уютней этой нет;

Над умытым росой кирпичом
Клонит горькие грозди калина.
Неизвестно, о ком и о чём
На закате грустит мандолина:

То ли просто в ней звон камыша,
То ли скорбь по недавней утрате.
Всё равно. Потеплела душа,
Подпевая струне на закате.

Сам с собой останешься, проснётся
В памяти былое иногда.
В нашем прошлом, как на дне колодца,
Чёрная стоячая вода.

Был порядок жизни неизменен,
Как дневной круговорот земли.
Но вошёл в него Владимир Ленин
И позвал, и мы за ним пошли.