Яков Петрович Полонский

Самих себя они изгнали
И встретились в чужих краях, —
Сошлись, истратились, устали,
И домик наняли в горах.
Там, где на солнечном припёке
В дни Пасхи зреет апельсин,
Где в зной журчащие потоки
Из трещин каменных с вершин

Ночью в колыбель младенца
Месяц луч свой заронил.
«Отчего так светит Месяц?» —
Робко он меня спросил.
В день-деньской устало Солнце,
И сказал ему Господь:
«Ляг, засни, и за тобою
Всё задремлет, всё заснёт».
И взмолилось Солнце брату:

В те дни, как я был соловьём,
Порхающим с ветки на ветку,
Любил я поглядывать зорким глазком
В окно, на богатую клетку.

В той клетке, я помню, жила
Такая красавица-птичка,
Что видеть её страсть невольно влекла,
Насильно тянула привычка.

Я бежал от вакханалий
Обезумевшего Рима,
От его победных криков
И его предсмертных стонов,
От цепей, повитых лавром,
И от собственного рабства;
Я бежал на лоно мира,
В горы, в лес, — и одинокий,
Там, среди глухой пустыни,

И призраки ушли,
И духи отлетели!..
Один глухой, немой
Мрак у его постели!

Спасёт ли этот мрак
Его от заблуждений,
От призрачных надежд,
От горьких сожалений?

Там, где на каменные мысы
Буруны хлещут, а в горах
Сады, плющи и — кипарисы
У светлых лестниц на часах,

Там, где когда-то равнодушный
К весне моих тридцатых лет,
Я не сносил ни лжи бездушной,
Ни деспотизма, ни клевет, —

Я не того боюсь, что время нас изменит,
Что ты полюбишь вновь или простыну я.
Боюсь я — дряблый свет сил свежих не оценит,
Боюсь — каприз судьбы в лохмотья нас оденет,
Не даст прохлады в зной, в мороз не даст огня…

Не нужны Божьим небесам
Явленья призрачные… Вечность —
Одно спасёт и сохранит, —
Божественную человечность.

Земля земную втянет плоть. —
В мрак унесет её химеры, —
Одна бессмертная любовь
Нам оправдает силу веры.

‎Ты девчонкой крепостной
‎По дороге столбовой
К нам с обозом дотащилася;
Долго плакала, дичилася,
‎Не причесанная,
‎Не отесанная…

Старик, он шёл кряхтя, с трудом одолевая
‎Ступеньки лестницы крутой,
А чудо-девушка, наверх за ним взбегая,
‎Казалось, веяла весной.
Пронесся лёгкий шум шагов и ветер складок,
‎И длинный локона извив…
О, как тогда себе он показался гадок,