Яков Петрович Полонский

Вчера к развалинам, вдоль этого ущелья,
Скакали всадники — и были зажжены
Костры — и до утра был слышен гул веселья —
Пальба, и барабан, и вой зурны.
Из уст в уста ходила азарпеша,
И хлопали в ладоши сотни рук,
Когда ты шла, Майко, сердца и взоры теша,

Не та любовь, что поучает,
Иль безнадёжно изнывает
И песни жалкие поёт,
Не та, что юность растлевает
Или ревниво вопиет,
А та любовь, что жертв не просит,
Страдает без обидных слез
И, полная наивных грёз,
Не без улыбки цепи носит,

«Поцелуй меня…
Моя грудь в огне…
Я ещё люблю…
Наклонись ко мне».
Так в прощальный час
Лепетал и гас
Тихий голос твой,
Словно тающий
В глубине души
Догорающей.
Я дышать не смел —
Я в лицо твоё,
Как мертвец, глядел —

Посвящается А. Нов… ву

Соловей поёт в затишье сада;
Огоньки потухли за прудом;
Ночь тиха. — Ты, может быть, не рада,
Что с тобой остался я вдвоём?

И рассудок, и сердце, и память губя,
Я недаром так жарко целую тебя -
Я целую тебя и за ту, перед кем
Я таил мои страсти - был робок и нем,
И за ту, что меня обожгла без огня,
И смеялась, и долго терзала меня.
И за ту, чья любовь мне была бы щитом,

Пока у алтаря, в день светлый воскресенья
‎Иль в покаянный, будний день,
Ты видишь пред собой свет в правде откровенья,
‎А за собой неправды тень;
Пока ты чувствуешь благоговейный трепет,
‎Пока молитвенный твой лепет

Поэт и гражданин, он призван был учить.
В лохмотьях нищеты живую душу видеть.
Самоотверженно страдающих любить
И равнодушных ненавидеть.

‎О, гражданин с душой наивной!
Боюсь, твой грозный стих судьбы не пошатнет;
Толпа угрюмая, на голос твой призывный
‎Не откликаяся, идёт.

Признаться сказать, я забыл, господа,
Что думает алая роза, когда
Ей где-то во мраке поёт соловей,
И даже не знаю, поёт ли он ей.
Но знаю, что думает русский мужик,
Который и думать-то вовсе отвык…
Освобождаемый добрым царём,