Осип Эмильевич Мандельштам

Как подарок запоздалый
Ощутима мной зима:
Я люблю её сначала
Неуверенный размах.

Хороша она испугом,
Как начало грозных дел, -
Перед всем безлесным кругом
Даже ворон оробел.

Как растёт хлебов опара,
Поначалу хороша,
И беснуется от жару
Домовитая душа.

Словно хлебные Софии
С херувимского стола
Круглым жаром налитые
Подымают купола.

Как светотени мученик Рембрандт,
Я глубоко ушёл в немеющее время,
И резкость моего горящего ребра
Не охраняется ни сторожами теми,
Ни этим воином, что под грозою спят.

Как тельце маленькое крылышком
По солнцу всклянь перевернулось
И зажигательное стёклышко
На эмпирее загорелось.

Как комариная безделица
В зените ныла и звенела
И под сурдинку пеньем жужелиц
В лазури мучилась заноза:

Как тень внезапных облаков,
Морская гостья налетела
И, проскользнув, прошелестела
Смущённых мимо берегов.

Огромный парус строго реет;
Смертельно-бледная волна
Отпрянула - и вновь она
Коснуться берега не смеет;

Как чёрный ангел на снегу
Ты показалась мне сегодня,
И утаить я не могу -
Есть на тебе печать Господня.

Такая странная печать -
Как бы дарованная свыше, -
Что, кажется, в церковной нише
Тебе назначено стоять.

Для резиновой калоши
Настоящая беда,
Если день – сухой, хороший,
Если высохла вода.
Ей всего на свете хуже
В чистой комнате стоять:
То ли дело шлепать в луже,
Через улицу шагать!

Я не искал в цветущие мгновенья
Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз,
Но в декабре торжественного бденья
Воспоминанья мучат нас.

И в декабре семнадцатого года
Всё потеряли мы, любя;
Один ограблен волею народа,
Другой ограбил сам себя...

Квартира тиха, как бумага -
Пустая, без всяких затей, -
И слышно, как булькает влага
По трубам внутри батарей.

Имущество в полном порядке,
Лягушкой застыл телефон,
Видавшие виды манатки
На улицу просятся вон.

Кинематограф. Три скамейки.
Сентиментальная горячка.
Аристократка и богачка
В сетях соперницы-злодейки.

Не удержать любви полёта:
Она ни в чём не виновата!
Самоотверженно, как брата,
Любила лейтенанта флота.