Осип Эмильевич Мандельштам

Переуважена, перечерна, вся в холе,
Вся в холках маленьких, вся воздух и призор,
Вся рассыпаючись, вся образуя хор, -
Комочки влажные моей земли и воли...

Черты лица искажены
Какой-то старческой улыбкой:
Кто скажет, что гитане гибкой
Все муки ада суждены?

Подойди ко мне поближе,
Крепче ногу ставь сюда,
У тебя ботинок рыжий,
Не годится никуда.

Я его почищу кремом,
Чёрной бархаткой натру,
Чтобы жёлтым стал совсем он,
Словно солнце поутру.

Что делать нам с убитостью равнин,
С протяжным голодом их чуда?
Ведь то, что мы открытостью в них мним,
Мы сами видим, засыпая, зрим,
И всё растёт вопрос: куда они, откуда
И не ползёт ли медленно по ним

Что музыка нежных
Моих славословий
И волны любови
В напевах мятежных,

Когда мне оттуда
Протянуты руки,
Откуда и звуки
И волны откуда, -

Что поют часы-кузнечик,
Лихорадка шелестит,
И шуршит сухая печка, —
Это красный шёлк горит.

Что зубами мыши точат
Жизни тоненькое дно, —
Это ласточка и дочка
Отвязала мой челнок.

Чуть мерцает призрачная сцена,
Хоры слабые теней,
Захлестнула шёлком Мельпомена
Окна храмины своей.
Чёрным табором стоят кареты,
На дворе мороз трещит,
Всё космато -- люди и предметы,
И горячий снег хрустит.