Илья Эренбург

Тяжёлый сумрак дрогнул и, растаяв,
Чуть оголил фигуры труб и крыш.
Под четкий стук разбуженных трамваев
Встречает утро заспанный Париж.
И утомлённых подымает властно
Грядущий день, всесилен и несыт.
Какой-то свет тупой и безучастный

Парча румяных жадных богородиц,
Эскуриала грузные гроба.
Века по каменной пустыне бродит
Суровая испанская судьба.
На голове кувшин. Не догадаться,
Как ноша тяжела. Не скажет цеп
О горе и о гордости батрацкой,
Дитя не всхлипнет, и не выдаст хлеб.

По тихим плитам крепостного плаца
Разводят незнакомых часовых.
Сказать о возрасте! Уж сны не снятся,
А книжка - с адресами неживых.
Стоят, не шелохнутся часовые.
Друзья редеют, и молчит беда.
Из слов остались самые простые:

Полярная звезда и проседь окон.
Какая же плясунья унесёт
Два рысьих солнца мёртвого Востока
Среди густых серебряных тенёт?

Проснусь, и сразу: не увижу я
Её, горячую и рыжую,
Её, сухую, молчаливую,
Одну под низкою оливою,
Не улыбнётся мне приветливо
Дорога розовыми петлями,
Я не увижу горю почести,
Заботливость и одиночество,
Куэнку с красными обвалами

Календарей для сердца нет,
Всё отдано судьбе на милость.
Так с Тютчевым на склоне лет
То необычное случилось,
О чем писал он наугад,
Когда был влюбчив, легкомыслен,
Когда, исправный, дипломат,
Был к хаоса жрецам причислен.

Потеют сварщики, дымятся домны,
Всё высчитано - поле и полёт,
То вёк, как карлик с челюстью огромной
Огнём плюется и чугун жуёт.
А у ворот хозяйские заботы:
Тысячелетий, тот, что в поте, хлеб,
Над трубами пернатые пилоты,

Пред зрелищем небес, пред мира ширью,
Пред прелестью любого лепестка
Мне жизнь подсказывает перемирье,
И тщится горю изменить рука.
Как ласточки летают в поднебесье!
Как тих и дивен голубой покров!
Цветов и форм простое равновесье

Привели и застрелили у Днепра.
Брат был далеко. Не слышала сестра.
А в Сибири, где уж выпал первый снег,
На заре проснулся бледный человек
И сказал: «Железо у меня в груди.
Киев, Киев, если можешь, погляди!..»
«Киев, Киев! — повторяли провода. —

Про первую любовь писали много, -
Кому не лестно походить на Бога,
Создать свой мир, открыть в привычной глине
Черты ещё не найденной богини?
Но цену глине знает только мастер -
В вечерний час, в осеннее ненастье,
Когда всё прожито и всё известно,