Валентин Дмитриевич Берестов

Попозже, чем скворец и грач,
За соловьями следом,
Твой развесёлый детский мяч
Летел на встречу с летом.

Едва мяча заслышишь стук,
Забудешь все печали.
Летит! Летит! – и все вокруг
Смеялись и кричали.

Попросили человечка:
– Ты скажи нам хоть словечко!
Человек сказал: – Агу!
Вот, мол, всё, что я могу.

Мама платье шила дочке.
И остались лоскуточки.
Лоскуточки мы возьмём,
Кукле платьице сошьём.

Блокада. Ночь. Забитое окно,
Мигающих коптилок тусклый свет.
Из мрака возникает полотно.
Художник пишет женщины портрет.
Она сидела, голову склоня,
И думала в голодном полусне:
«Вот я умру… А что-то от меня
Останется на этом полотне».

Зимою в школу он бежит,
А летом в комнате лежит,
Но только осень настаёт,
Меня он за руку берёт.

Снова чисто двойное стекло.
В небе сереньком столько уюта,
Но с крещенскою стужею лютой
Искромётное что-то ушло.

Увядшие растения.
Снежинка пролетела.
Но что там за цветение
На грядке помертвелой?

Ах, розовые неженки,
Промокшие до нитки,
Осенние подснежники…
Прощайте, маргаритки!

Почему-то в детстве рисовал я
Только то, чего не мог увидеть, –
Например, сражения морские,
Только тех, кого у нас не встретишь, –
Например, индейцев и пиратов,
Только те края, где не был я, –
То есть горы, джунгли и пустыни.

Зачем стремиться к истинам,
Коль нету в них корысти нам?

Восьмое марта, праздник мам,
Тук-тук! — стучится в двери к нам.
Он только в тот приходит дом,
Где помогают маме.
Мы пол для мамы подметём,
На стол накроем сами.
Мы сварим для неё обед,
Мы с ней споём, станцуем.
Мы красками её портрет