Зинаида Гиппиус

Тринадцать, темное число!
Предвестье зол, насмешка, мщенье,
Измена, хитрость и паденье, —
Ты в мир со Змеем приползло.

И, чтоб везде разрушить чет, —
Из всех союзов и слияний,
Сплетений, смесей, сочетаний —
Тринадцать Дьявол создает.

Ужель прошло — и нет возврата?
В морозный день, в заветный час,
Они на площади Сената
Тогда сошлися в первый раз.

Идут навстречу упованью,
К ступеням Зимнего Крыльца...
Под тонкою мундирной тканью
Трепещут жадные сердца.

Простят ли чистые герои?
Мы их завет не сберегли.
Мы потеряли всё святое:
И стыд души, и честь земли.

Мы были с ними, были вместе,
Когда надвинулась гроза.
Пришла Невеста. И невесте
Солдатский штык проткнул глаза.

Нас больше нет. Мы всё забыли,
Взвихрясь в невиданной игре.
Чуть вспоминаем, как вы стыли
В карре, в далеком декабре.

И как гремящий Зверь железный,
Вас победив, — не победил...
Его уж нет — но зверь из бездны
Покрыл нас ныне смрадом крыл.

Ещё ты здесь, в юдоли дольней...
Как странен звон воздушных струн!
То серо-блещущий летун
Жужжит над старой колокольней.

Его туманные винты,
Как две медузы, дымноструйны.
И мнится — вот он, юный, буйный,
Заденет древние кресты.

Ангелы со мной не говорят.
Любят осиянные селенья,
Кротость любят и печать смиренья.
Я же не смиренен и не свят:

Ангелы со мной не говорят.

Все это было, кажется в последний,
В последний вечер, в вешний час...
И плакала безумная в передней,
О чем-то умоляя нас.

Пуста пустыня дождевая...
И, обескрылев в мокрой мгле,
Тяжёлый дым ползёт, не тая,
И никнет, тянется к земле.

Страшна пустыня дождевая...
Охолодев, во тьме, во сне,
Скользит душа, ослабевая,
К своей последней тишине.

Твои народы вопиют: доколь?
Твои народы с севера и юга.
Иль ты еще не утолён? Позволь
Сынам земли не убивать друг друга!

Не ты ль разбил скрижальные слова,
Готовя землю для иного сева?
И вот опять, опять ты — Иегова,
Кровавый Бог отмщения и гнева!

Вечер был ясный, предвесенний, холодный,
зелёная небесная высота — тиха.
И был тот вечер — Господу неугодный,
была годовщина нашего невольного греха.