Без категории

Сторона ль ты моя, сторона!
Дождевое, осеннее олово.
В чёрной луже продрогший фонарь
Отражает безгубую голову.

Нет, уж лучше мне не смотреть,
Чтобы вдруг не увидеть хужего.
Я на всю эту ржавую мреть
Буду щурить глаза и суживать.

Сторона моя родимая,
Велики твои страдания,
Но есть мощь неодолимая,
И мы полны упования:

Не сгубя́т указы царские
Руси силы молодецкие, —
Ни помещики татарские,
Ни чиновники немецкие!

Стою среди дерев и думаю о небе,
О том, что я — я есмь, о жизни в этом теле.
Пусть тело тягостно и родственно амебе,
Здесь всё подчинено неведомой мне цели.

В полном разгаре страда деревенская…
Доля ты! — русская долюшка женская!
‎Вряд ли труднее сыскать.

Не мудрено, что ты вянешь до времени,
Всё-выносящего русского племени
‎Многострадальная мать!

Он в четверг мне сделал предложенье,
В пятницу ответила я «да».
«Навсегда?» — спросил он. «Навсегда».
И, конечно, отказала в воскресенье.

Странник, далеко от родины,
И без денег и без друзей,
Ты не слышишь сладкой музыки
Материнского языка.

Но природа так слепительна
Что не вовсе несчастен ты.
Пенье птиц, в ветвях гнездящихся,
Разве чуждый язык для тебя?

Страшное сомненье в обличьях,
Тревога, а что если нас надувают?
Что если наша вера и наши надежды напрасны
И загробная жизнь есть лишь красивая сказка?
И, может быть, то, что я вижу: животные, растения,
холмы, люди, бегущие, блистающие воды,

Лето целое жужжала
Стрекоза, не знав забот;
А зима когда настала,
Так и нечего взять в рот.
Нет в запасе, нет ни крошки,
Нет ни червячка, ни мошки.
Что ж? К соседу муравью
Вздумала идти с прошеньем.
Рассказав напасть свою,

Костёл-маяк, примета мореходу
На рёбрах гор, скалистых и нагих,
Звонит зимой, в туман и непогоду,
А нынче  — штиль; закат и чист, и тих.

(ШУТКА)
Известно:
буржуй вовсю жрет.
Ежедневно по поросенку заправляет в рот.
А надоест свиней в животе пасти —
решает:
— Хорошо б попостить! —
Подают ему к обеду да к ужину

По сточной трубе, пробираясь, сбежала
Змеистая струйка за вал городской.
За валом, по камешкам, чище кристалла,
Катился в долину поток ключевой.
И стала та струйка, к нему припадая,
Роптать, лепетать: я такая-сякая…
Не мало на людях намаялась я, —

Он родился в бедной доле,
Он учился в бедной школе,
Но в живом труде науки
Юных лет он вынес муки.
В жизни стала год от году
Крепче преданность народу,
Жарче жажда общей воли,
Жажда общей, лучшей доли.
И, гонимый местью царской