Илья Эренбург

Да разве могут дети юга,
Где розы блещут в декабре,
Где не разыщешь слова "вьюга"
Ни в памяти, ни в словаре,
Да разве там, где небо сине
И не слиняет ни на час,
Где испокон веков поныне
Всё то же лето тешит глаз,

Додумать не дай, оборви, молю, этот голос,
Чтоб память распалась, чтоб та тоска раскололась,
Чтоб люди шутили, чтоб больше шуток и шума,
Чтоб, вспомнив, вскочить, себя оборвать, не додумать,
Чтоб жить без просыпу, как пьяный, залпом и на пол,

Дождь в Нагасаки бродит, разбужен, рассержен.
Куклу слепую девочка в ужасе держит.
Дождь этот лишний, деревья ему не рады,
Вишня в цвету, цветы уже начали падать.
Дождь этот с пеплом, в нём тихой смерти заправка,
Кукла ослепла, ослепнет девочка завтра,

Мальчика игрушечный кораблик
Уплывает в розовую ночь,
Если паруса его ослабли,
Может им дыхание помочь,
То, что домогается и клянчит,
На морозе обретает цвет,
Одолеть не может одуванчик
И в минуту облетает свет,
То, что крепче мрамора победы,

Всё это шутка...
Скоро весна придёт.
Этот год наши дети будут звать «Революцией»,
А мы просто скажем: «В тот год...»
За окном кто-то юркий бегает,
Считает фонари
И гасит. Весной я уеду.
Куда?.. Ну, не знаю... в Париж...

Если ты к земле приложишь ухо,
То услышишь — крыльями звеня,
В тонкой паутине бьётся муха,
А в корнях изъеденного пня
Прорастают новые побеги,
Прячась в хвое и в сухих листах.
На дороге вязнут и скрипят телеги,
Утопая в рыхлых колеях.

Есть время камни собирать,
И время есть, чтоб их кидать.
Я изучил все времена,
Я говорил: «на то война»,
Я камни на себе таскал,
Я их от сердца отрывал,
И стали дни ещё темней
От всех раскиданных камней.
Зачем же ты киваешь мне

Есть задыханья, и тогда
В провиденье грозы
Не проступившие года
Взметают пальцев зыбь.

О, если б этот новый век
Рукою зачерпнуть,
Чтоб был продолжен в синеве
Тысячелетий путь.

Есть перед боем час - всё выжидает:
Винтовки, кочки, мокрая трава.
И человек невольно вспоминает
Разрозненные, тёмные слова.
Хозяин жизни, он обводит взором
Свой трижды восхитительный надел,
Всё, что вчера ещё казалось вздором,

Жильё в горах - как всякое жильё:
До ночи пересуды, суп и скука,
А на верёвке сушится белье,
И чешется, повизгивая, сука.
Но подымись - и сразу мир другой,
От тысячи подробностей очищен,
Дорога кажется большой рекой
И кораблём - убогое жилище.