Осип Эмильевич Мандельштам

Обороняет сон мою донскую сонь,
И разворачиваются черепах манёвры -
Их быстроходная, взволнованная бронь
И любопытные ковры людского говора...

Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
"Господи!" - сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.

Божье имя, как большая птица,
Вылетало из моей груди.
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади.

Бывает сердце так сурово,
Что и любя его не тронь!
И в тёмной комнате глухого
Бетховена горит огонь.
И я не мог твоей, мучитель,
Чрезмерной радости понять:
Уже бросает исполнитель
Испепелённую тетрадь.

Один портной
С хорошей головой
Приговорён был к высшей мере.
И что ж? - портновской следуя манере,
С себя он мерку снял -
И до сих пор живой.

Однажды из далёкого кишла́ка
Пришёл дехканин в кооператив,
Чтобы купить себе презерватив.
Откуда ни возьмись, - мулла-собака,
Его нахально вдруг опередив,
Купил товар и был таков.
Однако!

Озарены луной ночевья
Бесшумной мыши полевой;
Прозрачными стоят деревья,
Овеянные темнотой, -

Когда рябина, развивая
Листы, которые умрут,
Завидует, перебирая
Их выхоленный изумруд, -

Он дирижировал кавказскими горами
И машучи ступал на тесных Альп тропы,
И, озираючись, пустынными брегами
Шёл, чуя разговор бесчисленной толпы.

От вторника и до субботы
Одна пустыня пролегла.
О, длительные перелёты!
Семь тысяч вёрст — одна стрела.

От сырой простыни говорящая -
Знать, нашёлся на рыб звукопас -
Надвигалась картина звучащая
На меня, и на всех, и на вас...

Отравлен хлеб, и воздух выпит.
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Не мог сильнее тосковать!

Под звёздным небом бедуины,
Закрыв глаза и на коне,
Слагают вольные былины
О смутно пережитом дне.