Осип Эмильевич Мандельштам

Не мучнистой бабочкою белой
В землю я заёмный прах верну -
Я хочу, чтоб мыслящее тело
Превратилось в улицу, в страну;
Позвоночное, обугленное тело,
Сознающее свою длину.

Не спрашивай: ты знаешь,
Что нежность безотчётна,
И как ты называешь
Мой трепет - всё равно;

И для чего признанье,
Когда бесповоротно
Моё существованье
Тобою решено?

Не сравнивай: живущий несравним.
С каким-то ласковым испугом
Я соглашался с равенством равнин,
И неба круг мне был недугом.

Не у меня, не у тебя - у них
Вся сила окончаний родовых:
Их воздухом поющ тростник и скважист,
И с благодарностью улитки губ людских
Потянут на себя их дышащую тяжесть.

Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.

Вся комната напоена
Истомой - сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.

Нежнее нежного
Лицо твоё,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И всё твоё -
От неизбежного.

Немецкая каска, священный трофей,
Лежит на камине в гостиной твоей.

Дотронься, - она, как игрушка, легка;
Пронизана воздухом медь шишака.

В Познани и Польше не всем воевать -
Своими глазами врага увидать:

Необходимость или разум
Повелевает на земле -
Но человек чертит алмазом
Как на податливом стекле:

Оркестр торжественный настройте,
Стихии верные рабы,
Шумите листья, ветры пойте -
Я не хочу моей судьбы.

Нереиды мои, нереиды,
Вам рыданья - еда и питьё,
Дочерям средиземной обиды
Состраданье обидно моё.

Нет, не луна, а светлый циферблат
Сияет мне, - и чем я виноват,
Что слабых звёзд я осязаю млечность?

И Батюшкова мне противна спесь:
Который час, его спросили здесь,
А он ответил любопытным: вечность!